Продолжение любви (Стоун) - страница 147

— О‑о‑о! Как мне надоели разговоры о моей дочери, ты себе не представляешь!

— Тебе безразлична ее судьба? Как ты можешь! Она, кажется, встречается с женатым человеком!

— Ну это уж слишком!

— Вот именно.

— Ты‑то откуда знаешь? И… какое тебе до всего этого дело?!

— Ты невыносим. Ты же знаешь, как я отношусь к Люсии. А этот мужчина…

— Тебе‑то чем Маковски не угодил?

— Маковски?! — Она на минуту замолчала. — Вот это да! А как же Лиз?

— Эйприл! — Филипп поймал себя на том, что почти кричит, застыдился и, пожелав супруге спокойной ночи, отвернулся к стене.

Ей оставалось только признать, что все ее средства бессильны расшевелить удрученного Нортона. Она вышла в коридор и нарочито тихо закрыла за собой дверь. Новое известие ошеломило ее.

* * *

Не следующее утро Дэвид Маковски ехал в гольф‑клуб, где они договорились встретиться с Филиппом. Легкие угрызения совести мучили его: за последние дни болезнь несколько раз настойчиво напоминала о себе, и, конечно, Лиз, узнав от Терезы, куда он поехал, ужасно расстроится. Когда Филипп позвонил ему и предложил сыграть партию‑другую, он вначале хотел отказаться, сославшись на дела, но подумав, что Нортону уже наверняка известно о его отношениях с Люсией, решил, что отказ мог бы и оскорбить скрипача.

Обычно Маковски не задумывался о подобных вещах, предоставляя события их естественному ходу и стараясь избегать ненужных объяснений, но в случае с этой девушкой все было несколько иначе. Вспомнив вчерашние поцелуи на лестнице, ее грудь, обтянутую черной тканью, он на минуту закрыл глаза… И тут же попытался отогнать наваждение — машина уже ехала вдоль ограды старинного парка, принадлежавшего клубу, в который они с Филиппом вступили в первый год по окончании Королевской консерватории — уже больше двадцати лет назад.

Профессиональные пианисты редко играют в гольф из‑за небольшой, но все‑таки существующей опасности травмировать кисть, а знаменитостей среди них просто не бывает. Дэвид Маковски был исключением. Более того, женившись на Лиз, которая в юности была довольно сильной теннисисткой, он пристрастился, несмотря на неподдельный ужас своего импрессарио, и к теннису, и даже достиг в нем некоторых успехов. В этом был весь Дэвид, всегда любивший жизнь во всех ее проявлениях.

…День выдался серым и тусклым. С самого начала все не заладилось. Филипп, нервничая из‑за предстоящего разговора, отчаянно проигрывал. Раньше с ним такого не бывало — он считался блестящим игроком… Но Дэвид, если и был этим удивлен, вида не показывал, а лишь подшучивал над приятелем. Правда, иногда Филипп ловил в его глазах какой‑то невысказанный вопрос.