– Вы пьяны или сошли с ума?! – вскричал капитан де Амаль, хватая Феррари за руку. – Вы понимаете, что вы наделали?
Тот злобно взглянул на него, словно затравленный тигр. Лицо его налилось краской, словно его вот-вот хватит удар. На лбу, словно веревки, вздулись жилы. Дышал он тяжело, как будто долго бежал. Наконец он уставился на меня выпученными глазами.
– Будь ты проклят! – прошипел он сквозь стиснутые зубы, а потом, едва не перейдя на визг, прокричал: – Ты умоешься кровью, даже если мне придется вырвать у тебя сердце! – И он попытался броситься на меня.
Маркиз Давенкур схватил его за другую руку и сжал ее, словно в тисках.
– Не так быстро, не так быстро, мой дорогой, – спокойно проговорил он. – Вы же не убийца! Какой дьявол в вас вселился, что вы бросаете нашему хозяину столь необоснованные оскорбления?
– А вы его спросите! – яростно огрызнулся Феррари, стараясь вырваться из крепких рук французов. – Он-то точно знает! Его спросите!
Все вопрошающе посмотрели на меня. Я молчал.
– Благородный граф действительно не обязан давать никаких объяснений, – заметил капитан Фречча, – даже если допустить, что они у него есть.
– Уверяю вас, друзья мои, – сказал я, – мне совершенно не известна причина этого скандала, за исключением того, что этот молодой господин сам претендовал на руку дамы, чье имя столь серьезно на него повлияло.
На мгновение мне показалось, что Феррари вот-вот задохнется.
– Претендовал, претендовал! – прохрипел он. – Боже правый! Послушайте его! Послушайте этого жалкого пройдоху!
– Ах, довольно! – насмешливо воскликнул шевалье Манчини. – Это все? Чистая безделица! Феррари, раньше вы были куда благоразумнее! Что? Ссориться с добрым другом из-за женщины, которая вдруг предпочла его вам? Вздор! Женщин много – друзей мало.
– Если… – продолжил я, аккуратно смахивая винные капли с фрака и манишки. – Если этот безумный всплеск эмоций со стороны синьора Феррари является следствием понятного разочарования, я готов его извинить. Он молод и горяч, пусть извинится, и я охотно его прощу.
– Клянусь честью! – с негодованием отозвался герцог Марина. – Граф, подобная снисходительность – нечто неслыханное! Позвольте заметить, что ее можно считать выходящей из ряда вон после такого оскорбительного поведения.
В безмолвной ярости Феррари переводил взгляд с одного гостя на другого. Лицо у него побледнело, как у мертвеца. Он пытался вырваться из крепко державших его рук Давенкура и де Амаля.
– Глупцы! Отпустите меня! – вопил он. – Вы все против меня, я же вижу!
Он шагнул к столу, налил бокал воды и залпом осушил его. Потом повернулся ко мне и откинул голову. Глаза его сверкали злобой и болью.