Как только он отъехал, я позвонил в колокольчик у ворот. Тотчас же открылось встроенное в ворота оконце, за которым показалось морщинистое лицо очень старой и некрасивой монахини. Она тихо спросила, что мне угодно. Я протянул ей свою карточку и изъявил желание увидеть графиню Романи, если позволит настоятельница. Полагаю, я вызвал у монахини удивление, поскольку сразу после дуэли снова надел маскировочные темные очки, которые мне еще должны были понадобиться. Посмотрев на меня пару минут слезящимися старческими глазами, она с резким щелчком захлопнула оконце у меня перед носом и исчезла. Ожидая ее возвращения, я услышал детский смех и легкие шаги, спешившие по лежавшей за воротами каменной дорожке.
– Ах, Рози! – произнес по-французски девичий голосок. – Тебе может крепко влететь от доброй матери Маргариты.
– Помолчи-ка, праведница! – отозвался другой голос, более тонкий и звонкий. – Хочу поглядеть, кто там! Я точно знаю, что это мужчина, – ведь старая мать Лаура покраснела!
И два юных создания весело рассмеялись.
Затем раздались шаркающие шаги возвращавшейся старой монахини. Она явно засекла двух проказниц, поскольку я услышал ее увещевания, выговор и призвание в свидетели всех святых – и все это на одном дыхании, когда она велела им идти в дом и просить милостивого младенца Иисуса простить их за непослушание. Наступило молчание, затем медленно заскрежетали засовы и задвижки, и огромные ворота наконец открылись, впустив меня внутрь. Войдя, я снял шляпу и с непокрытой головой зашагал по длинному холодному коридору, сопровождаемый монахиней, которая больше на меня не смотрела, а лишь перебирала на ходу четки и молчала до тех пор, пока не привела меня в здание, потом в высокий зал, украшенный статуями и изображениями святых, а оттуда – в большую, изящно обставленную комнату, откуда открывался прекрасный вид на внутреннее убранство монастыря. Тут она жестом пригласила меня сесть и, не поднимая взгляда, сказала:
– Мать Маргарита к вам сейчас выйдет, синьор.
Я поклонился, а она выплыла из комнаты так бесшумно, что я даже не услышал, как за ней закрылась дверь. Оставшись один в помещении, которое, как я догадался, служило приемной для посетителей, я с некоторым интересом и любопытством огляделся по сторонам. Я никогда раньше не видел изнутри школу при женском монастыре. Над камином и на стенах висело множество фотографий и портретов девушек – с простыми лицами и красавиц. Несомненно, все они были присланы монахиням как знаки внимания от прежних учениц. Встав со стула, я прошелся рассеянным взглядом по некоторым из них и собрался было как следует рассмотреть репродукцию «Мадонны» работы Мурильо, как мое внимание привлекла вертикальная бархатная рамка, увенчанная моим гербом и короной. В ней красовался портрет моей жены в подвенечном платье, когда она выходила за меня замуж. Я поднес его к свету и неуверенно вгляделся в ее лицо. Это была она – изящное, похожее на фею существо в тонких белых кружевах, со свадебной вуалью, откинутой с искусно уложенных волос и детского личика. Это была та самая