– В самом деле? Позвольте спросить – почему?
Она лукаво рассмеялась.
– Просто чтобы подтвердить его завещание, – ответила она. – Перед отъездом в Рим он оставил его у меня на хранение.
Тут меня осенило.
– И что в нем написано? – осведомился я.
– Там написано, что я объявляюсь владелицей всей его собственности на момент смерти! – ответила она с выражением какого-то злорадного торжества.
Несчастный Гвидо! Как же он доверял этой коварной, корыстной и бессердечной женщине! Он любил ее так же, как любил ее я, – ее, вообще недостойную любви! Я обуздал закипавшие во мне чувства и лишь церемонно ответил:
– Поздравляю вас! Мне будет позволено взглянуть на этот документ?
– Разумеется, я могу показать его прямо сейчас. Он у меня с собой. – Она достала из кармана небольшую папку из юфти, открыла ее и протянула мне запечатанный конверт. – Сломайте печать! – с детским нетерпением добавила она. – Он запечатал конверт после того, как я прочла бумагу.
Непослушной рукой, с острой болью в сердце я открыл конверт. Там оказалось, как она и говорила, составленное по всем правилам завещание, подписанное и заверенное, по которому все, безусловно и безоговорочно, отходило «Нине, графине Романи, проживающей на вилле Романи в Неаполе». Я прочел его и вернул ей.
– Наверное, он вас любил! – сказал я.
Нина рассмеялась.
– Конечно, – весело ответила она. – Но ведь меня многие любят, в этом нет ничего нового. Я привыкла к тому, что меня любят. Но вот видите, – продолжила она, возвращаясь к завещанию, – здесь оговаривается: владелицей всей его собственности на момент смерти. Это означает все деньги, оставленные его дядюшкой в Риме, так ведь?
Я поклонился, не решившись говорить, чтобы не выдать своих чувств.
– Я так и думала, – радостно пробормотала она скорее себе, нежели мне, – и у меня есть право на все его письма и бумаги.
Тут она внезапно умолкла и взяла себя в руки.
Я ее понял. Она хотела вернуть свои письма мертвецу, дабы ее любовная связь с ним не выплыла наружу при каких-то случайных обстоятельствах, которые могли застать ее врасплох. Хитрая чертовка! Я почти обрадовался тому, что она показала мне, как глубоко увязла в пороках и обмане. В ее случае и речи не могло быть о жалости или снисходительности. Если подвергнуть ее сразу всем пыткам, изобретенным дикарями или жестокими инквизиторами, это наказание показалось бы очень легким по сравнению с ее преступлениями. Преступлениями, за которые, заметьте, закон не предусматривает другого средства, кроме развода. Устав от этой отвратительной комедии, я посмотрел на часы.