Рядом с командиром эскадрона ехал капитан Егоров — краснолицый от жары офицер с выбившимся из-под пилотки белым, как лен, чубом.
— Мой друг Егоров, — говорит ему Сурэндорж, — реши задачу: сколько тысяч тонн сухого песка надо измесить, чтобы добыть один глоток воды?
— Ты молодец, нухэр, если можешь еще шутить, — добродушно ответил Егоров, облизывая окровавленные губы.
Чем глубже вгрызались в чрево мертвой пустыни, тем труднее становился путь. Прошлой ночью отряд остановился у пересохшей речушки. Цирики всю ночь копали колодец, но добрались лишь до липкой грязи. Грязь процедили через песок и добытой водой спасли от гибели двух свалившихся лошадей. Копать глубже было некогда: надо было идти дальше. Колодец доконали двигавшиеся следом солдаты советской механизированной дивизии. Добравшись до воды, они прислали цирикам радиограмму всего из одного слова: «Баярлалаа!»
Когда огненное солнце достигло зенита и жара стала невыносимой, на горизонте в сизом дрожащем мареве вдруг засверкала, переливаясь, светлая голубая лента. Сомнений быть не могло — это степная река, а может быть, огромное озеро.
— У-у-у-с! У-у-у-у-с![2] — загудели обалдевшие от радости цирики.
— Ну-у-у-у-у-р! Н-у-у-ур![3] — понеслось над барханами по всей неоглядной степи.
Цирики из последних сил ринулись вперед, стремясь скорее, как можно скорее утолить невыносимую жажду. Сурэндорж хлестнул тяжело шагавшего коня, чтобы поспеть к озеру раньше всех, уберечь воду от пагубной отравы, напоить изнуренных коней, напоить цириков и подарить бесценное сокровище идущим позади русским за тот резиновый мешок воды, полученный от них вчера. Пусть благодарные русские нухэры пьют воду досыта да кричат от радости на всю степь: «Баярлала-а-а! Баярла-ла-а-а!».
Но недолго торжествовали монгольские кавалеристы. Сверкающая и манящая к себе голубая лента начала вдруг тускнеть, ломаться на части, а потом совсем исчезла, точно испарилась под жгучими лучами палящего солнца. Эта была шутка пустыни — степной мираж.
И стало еще тяжелее. Жарче задышала пустыня смерти. Не хотела, видно, прощать тем, кто нарушил ее покой.
После короткого отдыха отряд снова двинулся в путь. Подул горячий ветер, поднимая в воздух густую едучую пыль. Она щекотала в носу, слепила глаза. Сурэндорж поминутно вставал на стремена, прикладывал к усталым глазам горячий бинокль. Его вспотевшее лицо хмурилось все больше. Но потом вдруг оживилось. На горизонте среди песчаных заносов показалось несколько темных черточек. Они постепенно росли, увеличивались. Вот вынырнул острый шпиль шатровой крыши, а затем всплыла над барханами длинная темная стена. Это был монастырь Раттай-Сумэ, обозначенный на карте Сурэндоржа синим четким кружком.