Город готовился к другому мероприятию – к нападению орды привидений, вампиров, инкубов и оборотней. По приказу мэра Кефирсона в школах и учреждениях были организованы ежедневные полуторачасовые учения по самообороне от нежити. Главным инструктором, конечно же, был профессор Хичкок.
Еще одно распоряжение городского главы гласило, что каждый френдшипец не позже восьми вечера должен находиться в постели – именно в это время (по крайней мере так убеждал Кефирсона профессор), нежить имеет обыкновение вползать в мир... Строжайше запрещалось устанавливать на подоконниках ветки ели и омелы – как языческие символы, они-де привлекают внимание нечистых созданий.
Неподалеку от городского парка было установлено огромное зеркало, с помощью которого каждый из френдшипцев мог удостовериться в том, что никто из прохожих не является духом или призраком. Но город стал таким унылым и скучным, что даже безмозглому зеркалу надоело отражать его, и оно в конце концов разбилось...
Френдшип ощерился какими-то непонятными сооружениями, похожими на уродливые радиолокаторы. Профессор Хичкок называл их фантомоуловителями (это была одна из самых неудачных его выдумок). Они устанавливались на месте телевизионных антенн, так что никаких праздничных телепередач горожане смотреть уже не могли, а на экранах мелькал лишь густой белый снег. Многим начинало казаться, что среди этой метели уже мелькают чьи-то хищные силуэты. Было страшно. От страха становилось холодно. От холода в организмах людей начали просыпаться к жизни всякие вредные вирусы и бактерии. И были это не обычные вирусы и бактерии, от которых болит горло и поднимается температура, а грозные коварные паразиты, которые питаются ВНУТРЕННИМ холодом, и выделяют через специальные железы серые сгустки страха. Так что круг замыкался. Страх-холод-болезнь-страх. И казалось, что выхода нет.
Это была уже шестая за сегодняшнее утро банка будевейзера. Хичкок с удовлетворением выдохнул пивные газы: «бу-а...» и выбросил пустую банку в корзину для бумаг, рядом со столом мистера Кефирсона. Банка опрокинулась, попав на упругий снежок бумаги, из нее вытекла жидкая бесцветная пена.
– Уважаемый Кефирсон, – громко сказал Хичкок, – я не могу больше ждать.
Он пришел в муниципалитет в десять часов, когда господин мэр еще мирно дремал за своим столом с открытыми (и полными самого глубокого смысла) глазами. В своей правой руке мистер Кефирсон уверенно сжимал капиллярную ручку, которой он, правда, ничего не писал. Но у мэра был такой вид, словно он лишь на миг оторвался от своих бумаг, дабы срочно обдумать какой-то государственный вопрос.