– Я видел рождение вашего мира и дождусь его погибели. Не переживай, это случится нескоро, на твой век точно хватит.
Антип замолчал, лег на жесткий матрас, расстеленный на полу, попытался заснуть. Мысли его были просты, если не получается проснуться, так, может, стоить заснуть?
– У меня впереди вечность. – Голос заставил его вздрогнуть. – У тебя времени до рассвета. Посмотри, что будет.
Ответить он не успел, по глазам резануло яркое солнце, бьющее в распахнутые окна храма. Антип обнаружил себя лежащим все на том же полу, только теперь под спиной был один холодный камень, без всякой подложки. Хотел встать и не смог. Ощупать бы себя, да руки не слушаются. Кое-как повернул голову, шея тоже болела, и заорал.
Или думал, что заорал? Ведь изо рта не выходило ни звука, только влажное, горловое бульканье.
Ноги и руки его, отсечённые от тела, оказались прибитыми к стене, и до той стены от Антипа тянулась кровавая дорожка, оканчивающаяся блестящей лужицей. По центру лужицы возлежал кусочек плоти с рваным краем, в котором он признал свой собственный язык.
Видение длилось недолго, но, когда темнота снова накрыла громадину храма, Антип первым делом спросил, о какой просьбе говорил невидимый собеседник.
– Убей Луку, вырежи ему глаза и язык.
– Да как же? Я не смогу! – Он почувствовал, как по ногам течет что-то-то теплое, руки трясутся так, что хоть теперь масло из молока взбивай. – Пощади!
– Убей Луку, – беспристрастно повторил голос, – иначе знаешь, чем все закончится. – Богохульник он, будущее провидеть может. Через него ты сейчас все увидел.
Рукоятка ножа легла в ладонь, обжигая, будто ее в огне раскалили. Антип подходил к спящему брату, не подозревающему, что с ним сейчас произойдет.
Может, он все правильно делает? Лука ведь в монастырь попал прямиком с ярмарки, где бабам недалеким по рукам гадал, сказывал, когда какая замуж пойдет, сколько раз понесет и будет ли супругом бита после измены постыдной. Настоятель говорил – у него дар не от Бога. В монастыре удалось приглушить то, что Лука называл видениями, спасти его душу в Геенну несущуюся.
«Проснись! – мысленно умолял Антип. – Открой глаза, и тогда я точно не смогу!»
Брат оставался глух к его мольбам, грудь его вздымалась и опускалась, на губах играла полуулыбка, бледное лицо почти светилось в темноте, хоть икону пиши, какая красота.
Когда нож вошел в грудину Луки, глаза его распахнулись, переполненные небесной лазурью и родниковой прозрачностью слез. Он успел схватить Антипа за руку и не разжимал хватки, пока не испустил дух.
Антип рвался, кричал, рыдал и просил прощения, но в застывшем взгляде его брата не было уже жизни.