— Сепаратизмом занимались как раз тверские и московские князья, — засопел от возмущения Городецкий. — Князь Владимирский был единственно легитимным правителем Руси.
— Леонид Сергеевич, — примиряющим голосом произнес Никита, дотрагиваясь до локтя старика. — Сегодня, как-никак, я своего прадеда провожаю. Не будем грызться в этот день. Давайте, устроим ему достойную тризну. А по разногласиям можно поговорить и попозже. Если хотите, через пару дней. Я постараюсь найти время для содержательной беседы.
Князь-Патриарх кивнул, соглашаясь с доводами молодого хозяина поместья, и так они дошли до погребального помоста, где несуетливо распоряжался жрец, указывая на незначительные недоделки. Что сказать, потрудился он на славу. Большая аккуратная березовая поленница, сложенная под помостом, сочилась ароматными маслами, пропитывая древесину и бересту, подложенную под основание костра. На самом помосте горделиво задрав лебединую шею, стояла ладья, на которой должен был подняться к Чертогам Патриарх рода Назаровых. Сейчас он там лежал, ожидая, когда правнук своей рукой отправит его туда, к свободе и к бесконечности ожидания новой жизни.
Гости, собравшиеся для проводов старика, молчаливой толпой стояли полукругом в двадцати метрах от кроды. Отдельно выделялись Меньшиковы и Александровы, которые должны были на правах родственников проститься с Патриархом, поднявшись по лестнице вверх. Никита посмотрел на Тамару, зарывшуюся носом в меховой воротник шубки, словно пряча эмоции, плескавшиеся в глубине ее глаз; на Екатерину, неестественно вытянувшуюся, отчего казавшуюся еще выше и стройнее, с любопытством глядящую на необычное действие; на Великого князя Константина, задумчивого и отчего-то съежившегося, словно февральская стылость забралась ему за пазуху; на Надежду Игнатьевну, которая единственная из всех со слезами в глазах глядела на массивное погребальное сооружение.
Александровы тоже молчали, благоговейно слушая тишину морозного утра и едва уловимое посвистывание синиц, уже ощущающих приближение весны.
Служки из монастыря бодро подставили лестницу с южной стороны к помосту, и Петр Иванович первым двинулся к ней, поддерживаемый внуками, которым было уже по сорок-пятьдесят лет. Никита опасался, что старик не выдержит подъема, но тот справился, и тяжело опираясь на руку Дмитрия Петровича, недолго постоял возле ладьи, обнажив голову. Потом вереницей потянулись его домочадцы, которых приехало около двадцати человек. Следующими пошли Меньшиковы. Константин Михайлович поддерживал супругу, а девушки с помощью Никиты бодренько поднялись наверх сами. Он же надолго замер возле низких бортов ладьи, глядя на тело, покрытое белым покрывалом. Лицо деда, спокойное и умиротворенное, портили тяжелые пятаки на глазах, создавая иллюзию маски. Никита знал, что у деда подрезаны сухожилия рук и ног. Жрец объяснил, что такая процедура необходима, иначе от высокого жара сухожилия начнут высыхать и стягиваться, в результате чего покойник может приподняться или даже сесть. Представление не для слабонервных.