Людка долго приглядывалась к очертаниям мусорных развалов. Вот проступила старая рамка для картины. Правда, картины нет, но это же дело наживное. Людке всего сорок с небольшим, у нее еще столько картин разных впереди, хоть натюрмортов, хоть пейзажей, а рамки к ним больше нет. Тогда и картину покупать глупо.
А вон, кажется, карниз для штор. Бедняга, промаялся без дачи, так и не дождался он своих штор, за которыми открывался бы сад в весеннем цвету или в осенних желтых заплатках. Шторки были бы ситцевые, в мелкий цветочек, как старушечьи платья, или в клетку. Но только не однотонные – однотонные для дачи не пойдут, не то настроение. Но дачи нет. Ни дачи, ни картины. А что есть? Есть пустая лоджия и Ванек, который тоже какой-то пустой.
Людке стало так жаль себя, что она присела на бордюрный камень и тихонько заплакала. Она оплакивала свои мечты, для которых столько всего было припасено. У нее возникло такое чувство, будто всю ее жизнь, как кучу старых вещей, вынесли на свалку. А будущее вырастает из прошлого. Нет прошлого, не на чем и будущее строить.
Надо кинуться и спасти хоть тот же карниз для штор. Люди из горящих домов добро выносят. Мусорка по сравнению с пожаром вообще ничего. Протяни руку и спасай, сколько душе угодно. Но Людка не стала ничего спасать и возвращать. Ванек прав: лучше застеклить лоджию и жить в ней, любуясь соседним домом. Наверное, это правильнее, чем жить в бесплодных мечтах о даче и любоваться воображаемой картиной. Надо быть реалисткой.
И прошлое пора отпустить. Кто знает, что в этих коробках. Старые пластинки или вышедшие из моды брюки клеш? Тетрадки со стихами? Смешно сказать, но она когда-то писала стихи, плохие, наверное. Хорошо, что Ванек в коробки не заглядывал. Ему лень не позволила, в этом можно не сомневаться.
Прошло время пластинок, клешей и стихов – эти вещи ей уже не нужны. Или она им больше не нужна. Эти вещи дороги только как память. А что такое ее память по сравнению с застекленной лоджией?
Людка, кажется, задремала. По крайней мере, урчание машины оказалось таким неожиданным, что она вздрогнула. Она и не знала, что мусор собирают так рано, пока весь город спит. Прямо перед ней приспосабливался к погрузке внушительный мусоровоз. Шофер азиатской наружности выпрыгнул из кабины и по-хозяйски оглядел мир выброшенных вещей. Он деловито прицелился на Людкин карниз, оглаживая его смуглой рукой.
– Вам он нравится? – раздался женский голос.
Шофер заметил женщину, сидящую рядом с мусорными баками. «Хорошо бомжи в этой России живут, нам бы так, – подумал азиат, – и одета прилично, и морда неиспитая».