Заказали, выпили, повторили, познакомились. Именно в такой последовательности. Женщину звали Верой, была она из деревни, где самым большим несчастьем после открытия вино-водочного магазина было открытие филиала банка. Аттракционом небывалой щедрости стала выдача кредитов неработающим. Без каких-либо справок – бюрократию послали в нокаут. Верин муж оценил широту души банкиров и взял кредит. А потом они оценили его имущество и жизнь. Видимо, оценили недорого, потому что стали звонить и все время выводить разговор на детей. Что поздно гуляют, что дорогу переходят в неположенном месте. Вера скулила от страха за них. Муж сломался – запил. Трезвый плакал, а пьяный переворачивал дом вверх дном, искал охотничий дробовик, чтобы доказать «этим фашистам, кто на чью землю пришел». Вера пошла на вторую работу. Продали что могли. Жили, как итальянцы, на одних макаронах. Но долг не уменьшался. Им объяснили, что они «гасят» только проценты, а тело кредита сохраняется в прекрасном состоянии, прямо как в мавзолее. Какой-то мумифицированный кредит получился.
– Откуда про суррогатное материнство узнала?
– Так они ж и сказали.
– Кто они?
– Эти ж.
Вера неожиданно быстро захмелела. Речь ее стала слишком конспективной. «Надо было ее сначала покормить», – подумала Эля.
– Банкиры, что ли?
– Ну. Глаз не было? Пьющий же он. А так хороший. Ну не чистые фашисты? А я деньги-то те видела? Я их в руках держала? Пальму купил зачем-то. Дети радовались… – Вера плакала, уже не стесняясь Эли.
«Какой блядский капитализм мы построили», – изумилась Эля остроте своей гражданской позиции. Заказала водку – у пива слишком маленький градус для такого разговора, – но попыталась удержать беседу в конструктивном русле:
– Детям как объяснишь, что беременная ходила, а ребенка нет?
– Скажу, что умер. Царствие ему небесное. Как положено, 9 дней, 40 дней отметим… Расходы, конечно, но чтоб все по-людски, – скорбно, как подобает случаю, вещала Вера.
Элю передернуло. Ребенок еще не родился, он всего лишь в проекте, а уже придуман сценарий его бутафорских похорон. Снова выпили.
– А денег-то хватит расплатиться с банком, если родишь?
– Впритык. А хочешь, я тебе двойню рожу? Не за две цены, ты не бойся. Просто добавишь чуть-чуть сверху, чтобы хоть что-то нам осталось. Ты быстрей решай – на меня очередь стоит.
– Посмотрим, – хмуро сказала Эля.
Но смотреть в ту сторону не хотелось. Ей чудилась пальма, вокруг которой водят хороводы Верины дети. И фашисты, которые окружают их и кричат: «Хэнде хох!» И происходит это все в ее родной деревне, около клуба, куда Эля бегала на танцы. А сама Эля ползет почему-то по соседскому огороду с гранатой в зубах. И жалко себя до слез, потому что она ползет и одновременно читает приказ о своем награждении, естественно, посмертно, за проявленный героизм. И хочется сказать, что приказ составлен неправильно, что он на имя Дуньки, а ее Элеонорой зовут. Но сказать не может, потому что граната в зубах мешает.