Ахиллесова пята российского правосудия
Картина совсем перестает быть радужной, как только мы из сферы гражданского судопроизводства переместимся в сферу уголовного. Несмотря на все меры, якобы направленные на обеспечение независимости, объективности и состязательности уголовного судопроизводства в России, суды общей юрисдикции выносят не более 1% оправдательных приговоров. Вряд ли кто-то сегодня рискнет отнести такой результат исключительно на счет высокой квалификации работы обвинения. Не менее любопытно, что судами удовлетворяется более 93% ходатайств об арестах. В совокупности с практически пыточными условиями содержания задержанных в следственных изоляторах (что доказано многочисленными международными судебными решениями) такая практика превращает арест в универсальный инструмент давления на подозреваемых и обвиняемых, которые зачастую оказываются в положении заложников.
Эти данные свидетельствуют о деградации судебной системы, которая происходит одновременно в двух сегментах: «внешнем» и «внутреннем». Во «внешнем» — падает влияние судебной власти как таковой. Во «внутреннем» — происходит перерождение судебного процесса, его «опрощение», выхолащиваются институты и правила, которые, собственно, и составляют содержание правосудия. Как следствие, в России в течение многих лет неуклонно происходит сокращение «пространства правосудия».
Репрессивное правоприменение
Особенность правоприменительной практики последних лет состоит в том, что она проходила под знаком преодоления попытки «либерализации» уголовного судопроизводства, предпринятой в 2011 году. Этот процесс был запущен президентом Дмитрием Медведевым частично как реакция на скандал, связанный с гибелью в российском СИЗО в конце 2009 года юриста Сергея Магнитского, обвинявшегося в совершении налогового преступления. К сожалению, к 2012 году «эффект Магнитского» был полностью нивелирован, и стало понятно, что либеральные поправки в законодательство не повлияли существенным образом на правоприменительную практику, которая в целом сохранила свой репрессивный характер.
С точки зрения эволюции правоприменительной практики в постсоветской России 2012—2013 годы оказались значимым рубежом. Это время окончательного становления системы репрессивного правоприменения, финальная точка в движении, которое продолжалось более десяти лет и, по сути, захватило всю первую часть путинской эпохи. Сегодня мы можем говорить о существовании этой системы как о свершившемся факте, транзит закончен, и теперь репрессивное правоприменение способно развиваться на собственной основе, совершенствуясь и раздаваясь вширь.