— Ой, пiшла сiрiтка темнимi лугами, — вмиваеться сiрiтка дрiбнимi сльозами. Не змогла сiрiтка мачусi вгодити, — ой, пiшла сiрiтка по свiту блудiти: по свiту блукати, матiнки шукати…
Сын народа, не отделяющего земли от неба, он просто и кратко рассказал о страшной встрече ее «в темных лугах», в светлые пасхальные дни, с самим воскресшим господом:
— Тай зустрiв її Христос, став її питати: «Куди йдеш, сiрiтка?» — «Матери шукати». — «Ой, не иди, сiрiтка, бо далеко зайдеш, вже ж своєї матiнки й по вiк не знайдеш: бо твоя матiнка на високiй горi, тiло спочиває у смутному гробi…»
С великой нежностью, но все так же просто передал он горькую «розмову» сироты с матерью, — точнее говоря, с «янголем» (ангелом), отзывавшимся из могилы за усопшую:
— Ой, пiшла сiрiтка на той гроб ридати, чи не обiзветься в гробу рiдна мати? Обiзвався Янголь, як рiдная мати, та й став ii стихо, словесно питати:
— Хто це гiрко плаче
На мойому гробi?
— Ох, це я, матiнко:
Прийми мене к coбi!
— Насипано землi?
Що вже ж я не встану,
Слiпилися очi,
Вже й на свiт не гляну!
Ох, як тяжко, важко
Камiння глодати:
А ще тяжче, важче
Тебе к coбi взяти!
Нема тут, сiрiтка,
Hi їсти, нi пiти,
Тiльки велiв господь
В сирiй землi гнитиi!
Пiшла б ти, сiрiтка,
Мачусi б просила:
Може змiлувалась —
Сорочку пошила…
И с непередаваемой трогательностью ответил ребенок ангелу-матери:
— Я ж їїпросила, я ж її годила. А злая мачуха сорочки не шила!
Как все истинные художники, Родион сердцем знал, когда надо сказать, когда помолчать. Сказав последние слова, он смолк, опустил незрячие очи, наслаждаясь горькими и счастливыми вздохами своих слушательниц. А насладившись, вдруг грозно и радостно возвысил голос и развернул уже иные картины — картины Христова суда, его возмездия:
— Посилає Христос-бог Янголiв од себе, — сказал он торжественно, чистым и звонким голосом, — вiзьмiть ту сiрiтку до ясного неба, посадiть сiрiтку у свiтлому раю, у господа бога, у честi i славi!
И со скрежетом и звоном лиры далеко разлил свой зазвеневший от радостного гнева плач:
Посилає бог з пекла
По злую мачуху,
По злую мачуху
I по її духу:
Пiднiмiть мачуху
У гору високо,
Закиньте мачуху
У пекло глибоко!
Кончив, он опять помолчал и твердо сказал обычным голосом, без лиры:
— Слухайте ж, люде: хто сiроти має, нехай доглядає, на путь наставляє.
И, сказав, уже не нарушил молчания ни единым добавлением. Только долго покрывал сказанное однообразным нытьем, ропотом лиры, как бы смягчая силу впечатления.
Актер спал, прислонясь к скамейке. Всходила большая теплая луна, видно было его лицо, грустное во сне. Тускло золотились под луной дальние чащи черных камышей. Широкий золотой столб погружался в зеркальную глубину между ними, и жабы, чувствуя лунный свет, начали сладострастно, изнемогая, стонать в них, похохатывать. Следуя изгибам затонов, «Олег» все поворачивал, и тянуло то теплом, то сыростью, гнилью — весною, плавнями. Только крупные лучистые звезды остались в небе, и дым из трубы поднимался прямее, выше…