Естественно, что он против воли был вынужден скатиться к позору. Я мягко, почти нежно, спросил:
— Артаксеркс, мальчик мой, это правда, что ты изучаешь вычислительную математику и политологию?
Он кивнул:
— И еще антропологию.
Я проглотил восклицание отвращения:
— И правда, что ты ходишь на занятия?
— Да, сэр, простите меня. И в конце года, боюсь, мне не избежать похвального листа.
У него в уголке глаза задрожала слеза, и по этому признаку я с надеждой отметил, что он хотя бы сознает глубину своего падения.
Я сказал:
— Дитя мое, не можешь ли ты даже теперь отвернуться от порока и возвратиться к чистой и безмятежной жизни студента?
— Не могу. — Он всхлипнул. — Я слишком далеко зашел. Мне уже никто не поможет.
Я попытался ухватиться за соломинку.
— Нет ли в этом колледже достойной женщины, что могла бы взять тебя в свои руки? Любовь достойной женщины в былые времена творила чудеса и может сотворить их снова.
У него загорелись глаза. Ясно было, что я нащупал нерв.
— Филомела Крибб, — выдохнул он, — Она солнце, луна и звезды, озаряющие лучами гладь вод души моей.
— Ага! — сказал я. За этими сдержанными словами я ощутил скрытое чувство. — Она об этом знает?
— Как я могу открыться ей? Да вес ее презрения меня раздавит.
— А если тебе бросить учить вычислительную математику, чтобы не быть столь презренным?
Он покачал головой:
— Я слишком слабоволен.
Оставив его в покое, я решил разыскать Филомелу Крибб.
Это не заняло много времени. В учебной части я узнал, что она усиленно занимается в команде болельщиков-разрядников с уклоном в хоровую декламацию. Я нашел ее в студии подготовки болельщиков.
Терпеливо выждав, когда закончится ритмика по топанью ногами и мелодика ободрительных визгов, я попросил показать мне Филомелу. Она оказалась блондинкой среднего роста, дышала здоровьем и испариной, а при взгляде на ее фигуру у меня губы сами собой сложились сердечком. Да, в душе Артаксеркса под толстым слоем школярских мерзостей еще тлели искорки тяги к праведной жизни студента.
Выйдя из душа и нацепив свою одежду цветов колледжа, она подошла ко мне и была свежа, как росистая лужайка.
Я сразу перешел к сути дела:
— Молодой Артаксеркс считает вас астрономической иллюминацией своей жизни.
Мне показалось, что у нее как-то смягчился взгляд.
— Бедняга Артаксеркс. Он так нуждается в помощи.
— Хорошая женщина могла бы ему ее предоставить, — указал я.
— Я знаю, — согласилась она, — и я хорошая — то есть мне так говорили. — Она очаровательно покраснела. — Но что я могу сделать? Я же не могу идти против биологии. Билл Мордуган его все время невероятно унижает. Он ему строит рожи на людях, толкает к стенке, выбивает из рук эти глупые книжки, и все это под злобный хохот зрителей. Вы же знаете, как это бывает, когда действует воздух пробуждающейся весны.