Дети – это дети, он никогда не оставит их. Сашка не будет чинить препятствий и лишать возможности проводить с ними время, если вдруг они окончательно разойдутся, он был уверен.
Разойдутся?.. От этого слова стало нехорошо, мерзко и даже бросило в жар. Он знал, что, выйдя из самолёта, не позвонит Александре. И завтра не позвонит – от страха и сомнений.
Шасси самолёта мягко коснулись земли.
– Я приземлился. Оль, прошу, прилетай завтра, хоть на одну ночь!.. Ты мне нужна!.. Мне дико трудно!.. – опять неукротимая волна злости захлестнула Вальку.
Сашка сделала его моральным уродом, калекой, слабой, ничтожной тряпкой, не способным принять решение. Он понимал, что рано или поздно надо всё расставить по своим местам, навести порядок в голове, жизни, сломать старое, чтобы выстраивать новое.
«Саша, Саша! Что же ты наделала! В чём моя вина?»
Доктор был прав. Саша вдруг осознала: в животе живут и шебуршатся крошечные человечки, и в один день бросила курить – напугал плакат, где младенец в животе курил вместе с мамой; было трудно, но появилась ответственность за их жизнь. Она с первого дня ждала токсикоз, о котором твердила по телефону мама, но он не приходил, что очень радовало.
Она много времени проводила с новыми друзьями. Пол из солидарности бросил курить или делал вид – она улавливала знакомый запах табака, улыбалась и щурила свои оливковые глаза. Они опекали её, давали советы, вытаскивали на прогулки в парк, спорили о пользе грудного вскармливания… Сашка хмурила нос и посылала их куда подальше, правда, на русском.
Гарретт не брал в голову, он где-то вычитал, что во время беременности прилично портится характер, во всём виноваты гормоны. Пол, напротив, поджимал губы и закатывал глаза, он любил слегка приобидеться.
Им удалось пристроить Сашу в приличную художественную школу, она стала брать уроки по технике живописи, а вечерами все любили посидеть в ирландском пабе. Она совсем не умела писать при дневном свете и даже вечером ей нужна была ночь и, погружаясь в мир своих фантазий, порой боялась того, что выползало из её израненного сознания.
Позже Александра поняла, почему она любит творить именно ночью. День был как-то заполнен, а ночью подкрадывались огромная печаль, одиночество, отчаяние и страх перед родами – ей казалось, она должна непременно умереть. Сашка вспомнила фразу, которую когда-то бросила Лизке, что за всё в жизни придётся платить. Видно, пришла и её очередь.
Вальку не слышала сто лет, лишь от врача узнавала о том, какой у неё внимательный и заботливый муж, постоянно справляется о её здоровье, дотошно расспрашивая обо всём, и эка жалость, что он так занят и не может навестить супругу… Она вежливо улыбалась, поддакивая, как ей несказанно повезло. На седьмом месяце Саша стала стремительно прибавлять в весе, она разглядывала себя в зеркало и заливисто смеялась, сравнивая себя с беременным тараканом – ноги и руки по-прежнему оставались невероятно худыми, или это только казалось из-за прилично округлившегося живота…