А потом принялись, опять-таки по дешевке, распродавать не то чтобы «идеологически вредные», но, безусловно, принадлежавшие к «презренному наследию монархии» поминавшиеся коллекции, в том числе личные вещи королей. Зеркало кардинала Уолси, украшенное его монограммой, ушло за пять фунтов – цена коровы или годовой заработок поденщика на ферме. На аукционах Кристи или Сотби за прогулочную трость Генриха Восьмого, несомненно, запросили бы астрономические суммы – пуритане ее в 1649 г. сбыли с рук за пять шиллингов, даже не фунтов, а шиллингов. Богато украшенные перчатки того же Генриха ушли вообще за шиллинг…
(Занятно, что примерно то же самое произошло в конце двадцатых годов в Советской России, в Ленинграде, когда на аукционах (памятных по рассказу Зощенко и «Двенадцати стульям» Ильфа и Петрова) распродавали множество «вещей из дворца». Они действительно были из Зимнего дворца, хотя, разумеется, принадлежали не императорской фамилии – такие «сливки» сняли оборотистые иностранные дельцы вроде небезызвестного стервятника Арманда Хаммера. Но все же из дворца, тут без обмана – из комнат прислужников рангом пониже, простых лакеев и прочей приближенной к императорской семье обслуги, мебель, статуэтки, подсвечники и прочая мелочовка.)
Когда будущий знаменитый наш историограф Карамзин двадцатитрехлетним ездил в Англию, осматривая Лондон, он видел там и медную статую Карла Первого, самую что ни на есть доподлинную, спасенную в свое время при обстоятельствах откровенно забавных. После казни короля статую сбросили с пьедестала, но не придумали пока, что с ней делать, так и валялась. Тут появился некий медных дел мастер и попросил продать монумент ему как материал для работы. Не усмотрев в этой просьбе ничего особенного, статую ему охотно и продали как металлолом.
Вот только медник оказался тайным роялистом. Статую он старательно закопал у себя на заднем дворе, а потом отлил превеликое множество подсвечников, выставив их на продажу как сделанные из памятника «низверженному тирану». Пуритане их охотно расхватывали на сувениры, как горячие пирожки, – и я крепко подозреваю, что оборотистый медник на эти подсвечники потратил гораздо больше меди, чем то количество, из которого была отлита статуя, – кто бы ее перед продажей взвешивал, кто бы проверял? Ну а потом, когда на престоле оказался Карл Второй, медник к нему статую привез и рассказал историю ее спасения. Карл (тогда еще не Старина Роулли) долго смеялся и вознаграждение спасителю отцовского монумента отсыпал щедрое. Так что мастеровой заработал на медном короле очень даже неплохо, причем два раза.