Иногда действовали вовсе уж непонятные сегодня, запутанные правила. Я так и не доискался, почему крохотная деревушка Луэ, что в Корнуэлле, имела право выдвигать столько же депутатов, сколько лондонский Сити с его несколькими тысячами обитателей – хотя Сити, безусловно, был «старинным».
А иногда доходило до сущих курьезов. Как-то в одном местечке на морском побережье море вдруг поднялось и затопило владения некоего помещика средней руки (они и посейчас под водой). Арендаторы, видя такое дело, отправились попытать счастья в других местах, сам помещик поселился неподалеку от побережья, от своей мини-Атлантиды (это была не катастрофа, вода прибывала медленно, и у всех было достаточно времени, чтобы собрать скарб и унести ноги).
Так вот, владения означенного джентльмена были «местечком» в прямом смысле слова – избирательным округом. Согласно тогдашнему юридическому крючкотворству, то, что земля оказалась на морском дне, не лишало ни помещика прав на свою частную собственность, пусть владел он ею отныне чисто теоретически, ни «местечка» – его избирательных прав. Единственным человеком, «прописанным» на этом «избирательном участке» был помещик. Так что в тех местах парламентские выборы упростились до предела: всякий раз помещик выдвигал кандидатом в палату общин сам себя, а потом единогласно сам себя и выбирал. Иногда – то ли для развлечения, то ли за деньги – он выдвигал в кандидаты кого-то другого, а потом, в качестве электората, опять-таки единогласно его выбирал. Это не анекдот, господа мои, это было…
И это не было чем-то уникальным. Существовало еще несколько подобных «избирательных участков», где избирателей не имелось вовсе – земля ушла под пастбище или оказалась целиком заболоченной, но все эти давным-давно нежилые места сохранили все права «местечек», располагали своими кандидатами и своими избирателями, и депутаты от них регулярно оказывались в палате общин.
Ну а в настоящих «гнилых местечках», где избиратели насчитывались даже не сотнями – десятками, пройти в депутаты мог даже не миллионер, просто богатый человек. Избирателей поили практически открыто, собирая, скажем, у себя в поместье. И подкупали – правда, не так открыто, все же не на людях. В следующей книге я покажу, как это делалось в XIX веке.
Понятно, что набобы имели нешуточное преимущество даже перед весьма богатыми лендлордами – очень уж были набиты золотом. И, если уж вдруг загорались желанием попасть в парламент, осечек не было ни разу.
Есть правда на свете! Нашлись честные, порядочные, благородные люди, возвысившие голос против засилья набобов. Депутат палаты общин Уильям Питт в 1770 г. произнес в парламенте яркую речь. В частности, он сказал: