I
Помощника командира взвода Алексея Кочерыгина мы все любили. Небольшого роста, коренастый, круглолицый, с голубыми веселыми глазами, был он находчив и добродушен, умел во взводе и порядок держать по всей строгости, и с рядовыми партизанами жил душа в душу, так как никогда не искал среди подчиненных виновных за свои упущения, и даже наоборот — перед старшим командиром нередко чужую вину брал на себя.
Кочерыгин и заправлял всеми делами во взводе — во всяком случае, нам, молодым, так казалось. Командира взвода Кушманова мы как бы и не замечали. То есть видели мы его ежедневно, даже по многу раз на дню, а иногда, во время учебных походов, его высокая широкоплечая фигура маячила впереди целыми сутками, но был он для нас каким-то далеким и вроде бы не своим. Ходит с задранной головой, беспрерывно мычит под нос какую-нибудь опереточную арию, без стеснения фальшивит и смотрит не на тебя, а куда-то в неведомую даль. На войну он пришел одновременно с нами, окончил двухмесячные курсы командиров взводов, попритерся и теперь за крепким, опытным горбом помощника жилось ему пока что так спокойно, что Кушманов и не замечал, как с каждым днем он становился все более не нужен взводу. Мы прекрасно обходились и без него, благо Кочерыгин отлично знал свое дело и все увереннее чувствовал себя хозяином.
А хозяином он был не только добрым, но и рачительным. Необычное распоряжение комиссара обо мне и Дерябине он истолковал таким образом, что на утренней поверке неожиданно назначил меня дневальным по казарме. Я хотел было напомнить ему приказ Малюка, но потом догадался, что он все помнит и сам; оставалось лишь удивляться его предусмотрительности. Действительно, обязанностей у дневального не так уж много — вымыть пол, следить за порядком, к вечеру протопить печь, большую часть дня все равно приходится коротать без дела, а чувствует себя человек при исполнении служебных обязанностей, и тут хоть баяном занимайся, хоть шахматные задачи решай. Если ничего у меня и не выйдет с музыкой, все же легче на душе будет — не зря паек ел, службу нес.
Я сделал все, как положено. Когда взвод ушел на занятие, дозаправил постели на нарах, прибрал стол, вытер подоконники, принес с кухни ведро теплой воды и надраил голиком пол. Делал все это с особым усердием. Мне и не терпелось поскорей взять в руки баян, и одновременно сам как бы намеренно оттягивал этот момент, выискивая, чем бы еще заняться, что прибрать, где протереть.
Наконец все, как мне казалось, сделано, в доме тишина и покой, лишь перед окнами расхаживает наружный постовой да изредка хлопает дверь в дежурном втором взводе.