О чем я говорю конкретно? Можно взять для примера вопрос, совсем недавно будораживший российское общество, — о нововведениях в русском языке, которые были поддержаны Министерством образования и науки. Это всем уже известные «кофе» среднего рода, «брачащиеся» вместо традиционных «брачующихся» и «договора́» вместо «догово́ры». Ведь это вопрос идеологический, так как в дискуссии проявились именно консервативная и либеральная позиции.
Либералы призывали менять языковые нормы так, чтобы было удобно, то есть следовать за языковой практикой, пусть и неправильной с точки зрения действующей языковой нормы. Консерваторы же считают языковую норму ценностью саму по себе и поэтому призывают как минимум к осторожности и широкой общественной дискуссии с незаданным результатом.
Причем для консерватора вопрос о языке и языковой норме носит фундаментальный характер, так как «языковой стандарт — это важнейшая социокультурная институция меритократического общества, наряду с другими культурными институциями позволяющая воспроизводить отношения социального доминирования» (Виктор Живов). Более того, степень владения языковым стандартом и преодоления в связи с этим определенных трудностей соотносится со статусом человека в социальной иерархии, так что владение языковым стандартом является, по мнению Пьера Бурдье, одной из важнейших составляющих «символического капитала»: «Француз, не умеющий правильно построить фразу или сохраняющий диалектные черты в своем произношении, практически лишен возможности подняться на верхи социальной лестницы, какую бы сферу деятельности он себе ни избрал — политику, бизнес, культуру». Все эти очевидные вещи говорят о том, что для консерватора вопрос языкового стандарта и его изменений — принципиально важный. И что? Слышали мы высказывание «Единой России» по этому вопросу в разгар дискуссии? Увы…
За всю партию опять высказался Путин, причем, как всегда, на редкость точно и со знанием дела. Напомню, что на вопрос об отношении к реформе русского языка и о том, употребляет ли он йогу́рт в пищу, Путин ответил: «Я ни йо́гурт не употребляю, ни йогу́рт, я кефир пью». Это не просто bon mot. Русский язык никогда не был замкнутой системой, но при этом определенное стремление к чистоте языка присутствовало, и это выражалось в стремлении избегать заимствованных слов при наличии полноценных русских аналогов. За этим стремлением стояло уважение русской языковой традиции и русского литературного языка как национального достояния.
Об этом же неоднократно говорили, кстати, видные единороссы. В этом смысле широкое употребление иностранной лексики (в 90-е годы так же, как и в большевистские времена) не может не восприниматься как дискредитация этой национальной традиции, особенно в тех случаях, когда заимствованное слово имеет русский эквивалент. Так что, как видите, Путин схватил самое существо проблемы, демонстрируя при этом стопроцентно консервативную позицию. С одной стороны, это дело специалистов (они, получив мандат от власти, являются блюстителями языкового стандарта), но с другой — «язык — это живой организм, находящийся в развитии… но относиться к этому нужно очень бережно. И фундаментальные, академические нормы русского языка мы должны соблюдать». Не знаю, знаком ли Путин с концепцией символического капитала Пьера Бурдье, но он точно знает, что языковой стандарт является одной из основных его составляющих. Сразу видно, что человек знает и чувствует, что такое власть.