. Он сдался первым, отвернувшись от нее. Выражение, похожее на печаль, промелькнуло на его лице, он сжал челюсти.
Отлично.
– Он позволил бы мне всю жизнь провести во сне, если бы только мог, – сказала она.
– Он любит тебя, Риэль. Он просто беспокоится о тебе.
Жар, вспыхнувший на кончиках пальцев Риэль, рос вместе с ее гневом.
На этот раз, охваченная неумолимой волной ярости, она позволила этому случиться. Она знала, что не должна этого делать, что эта вспышка только усложнит задуманный ею побег, но неожиданно для себя самой она не смогла заставить себя остановиться.
Он любит тебя, Риэль.
Отец, любящий свою дочь, не сделает ее пленницей.
Она схватила одну из свечей со стола Тала и с мрачным удовлетворением наблюдала за тем, как фитиль вспыхнул неровным непокорным пламенем, плевался искрами. Глядя на него, она представила себе, как захлестнувшая ее ярость, подобно реке, неудержимо выплескивающейся из своих берегов, питает пламя в ее руках. Это пламя росло – вот оно уже размером с перо… кинжал… меч. Затем вспыхнули все остальные свечи – лес огненных лезвий.
Тал поднялся из-за стола и поднял красивый полированный щит с подставки в углу комнаты. Всем повелителям стихий, которые когда-либо жили на свете – магам воды, ветра, теней, и каждому огненному магу, такому как Тал, – приходилось использовать артефакты, особые магические предметы, созданные своими руками, чтобы призвать стихию. Ту единственную стихию, которой каждый из них мог управлять.
Всем, но только не Риэль.
Она не нуждалась в артефактах, и огонь был не единственной стихией, которая ей подчинялась.
Она могла управлять всеми семью стихиями.
Тал встал позади нее, одной рукой держа щит, другой мягко касаясь ее руки. В детстве, когда она еще думала, что влюблена в Тала, такие прикосновения приводили ее в восторг.
Теперь же она испытывала сильное желание ударить его.
– Во имя святой Марзаны Блистательной, – прошептал Тал, – мы возносим эту молитву огню, дабы священный эмпириум услышал нашу мольбу и даровал нам силу: силу легконогого огня, пылающего не яростно и исступленно, но горящего ровно и ярко, несущего в мир истину и чистоту.
Риэль едва сдержалась, чтобы не выругаться. Как же она ненавидела молиться. Каждое произносимое Талом знакомое слово казалось ей еще одним железным прутом, добавляемым к клетке, в которой ее держали отец и Тал. Комната начала трястись – зазвенели стекла в открытом окне, чернильница на столе, наполовину допитая Талом чашка чая.
– Риэль? – позвал ее Тал, чуть отведя щит. Она почувствовала, как в его теле нарастает жаркое напряжение, – он готовился погасить ее огонь своей собственной силой. Но как она ни сопротивлялась, беспокойство в его голосе заставило ее ощутить приступ раскаяния. Он хотел как лучше, она знала это. Он отчаянно желал, чтобы она была счастлива.