— Скоро тебя дервиши за своего примут, брат. Не перестарайся.
— Что-то мы ценим, что-то ненавидим. Меня поддерживают как любовь, так и ненависть. Но она холодная, как льдистое сверкание заточенного клинка. А твоя, она заполнена пламенем, что вырывается из жерла вулкана. И любая вспышка или замораживающий холод полезны. Ты позвал меня, Исмаил, я здесь. Это ведь связано с происходящим в городе?
— В империи. Всей, от границы с Сербией до той, где только-только окончательно затихли стычки с мамлюками, — скривился Черлеску, отставив опустевшую чашу в сторону. — Трон под султаном уже не пошатывается, а готов развалиться на груду обломков. Для одних он слишком нерешителен, другим кажется безрассудным. Каждый хочет своего и мнит себя единственно верным советником. Спасителем империи!
— А есть ещё и сыновья, желающие власти, всей или хотя бы над отдельными кусками. Так?
— Да, так! И поэтому Шехзаде Ахмет окружает себя самыми ретивыми муллами, которые поют в уши стамбульской черни, разносят песни по самым отдалённым пашалыкам. И именно его руки направляли участников Большой резни, которая отнюдь не закончилась, как надеются распростёршиеся перед султанами потомки завоёванных.
— Они не понимали и не поймут, — отмахнулся Гнедич. — Но я внимательно следил за тем, что творилось тут в последний месяц. Греки, армяне и прочие, они зажиточны, а порой и вовсе богаты. У них было что взять… даже их самих. Ещё юные жёны, дочери… мальчики, столь любимые многими и куда больше жён и наложниц. Ты должен знать, насколько увеличились продажи такого товара.
— В разы, — подтвердил Раду. — Все знают, что я торгую особенным товаром и редко делаю исключения. Но всегда стараюсь поддерживать «дружбу» с другими продавцами плоти. Они в восторге. За последние пару лет поток новых рабов сильно оскудел. Разве что из Крымского ханства продолжал идти по-настоящему ценный товар. Средиземное море ведь перекрыто итальянскими и не только кораблями, да.
Хищная улыбка очень контрастировала с вроде как печальными для Исмаила Али Дустума словами, но оно и понятно. Одно дело маска и совсем другое — истинная сущность.
А Большая резня… Она была так названа не просто так. В Стамбуле — не только в нём, но там особенно — с момента окончательного падения Византии хватало смирившихся, покорившихся новой власти. Фанар и Галата — вот те две части прежнего Константинополя, которые были заселены покорившимися, не принимавшими участия в обороне города, а потому не убитыми и не попавшими в рабство вместе со своими семьями. Мехмед — собственно, завоевавший Константинополь и превративший оный город в Стамбул — отлично понимал практически полную неспособность своих подданных одной крови и веры создавать хоть что-то сложное. А ещё не то сам осознал, не то подсказали, что находящиеся не в зависимости, но в полном рабстве не склонны проявлять особо усердие сверх выполнения чего-либо самого простого, от чего под угрозой казни отступить не получится. Вот и использовались бывшие как бы свободные византийцы как архитекторы, переводчики, оружейники, разные ремесленники… Вдобавок туда же были переселены покорные султану армяне, греки, евреи опять же. Из самых разных мест, от Синопа и Мореи до Салоник и островов Эгейского моря.