Хм. Сперва этот мавр по имени Юсуф ибн Хаттани — действительно мавр, внешностью обязанный даже не матери, а куда более дальним предкам, среди которых имелись именно испанки, захваченные и насильно сделанные частью гаремов — сдал лишь мамлюков, которые направили его на конкретную цель. Думал, что этого будет достаточно. Только вот не рассчитывал по причине определённой ограниченности кругозора, что мне нужна вся цепочка, а не только низшее её звено или звенья. Потому ведущие дознание стали давить дальше и выжали из Юсуфа всю его биографию, начиная с рождения в Гранаде через бегство в Османскую империю и участие в войнах, в том числе и против крестоносцев… аккурат до момента, когда был объявлен джихад и мамлюкский султан попросил через мулл не у Баязида, а у его сына Шехзаде Ахмета, шахидов, готовых умереть во имя торжества ислама. Естественно, не абы каких, а способных сойти на европейцев, знающих как родной испанский либо португальский языки и могущих вести себя согласно правилам европейской же знати.
Размотав поставленную им задачу, мои заплечных дел мастера успокоились. Я их понимал, они поработали на славу, но вместе с тем упустили одну важную нить. Вот за неё я и намеревался сейчас потянуть.
— Проснись и пой, Юсуф, — постучал я по прутьям решётки, привлекая внимания пленника. — Ты ведь не думал, что мы с тобой снова встретимся, не так ли?
— Я сказал всё… — пробубнили мне в ответ. — Аллах велик, Аллах милосерден.
— Рановато тебе к своему богу, мавр. Сперва будешь петь как певчая птаха не только тут, но и в иных местах, местах европейских. А вот степень благополучия до и по время этого самого пения мы сейчас и установим. Много тебе подобных в Стамбуле, откуда ты прибыл, а также в других городах? Сколько из таких заинтересовались предложением Шехзаде Ахмета или кого другого? И есть ли иные, которые не выдают себя за европейцев, а ими на самом деле являются? Ну вроде османского великого визиря, только менее известные, а потому способные быть тайными посланниками султана Баязида II в разные страны.
— Я уже пуст, нужные вам, неверным, слова давно закончились.
— Даже в самом пустом из самых пустых есть двойное дно, — усмехнулся я, процитировав неведомый тут стих. — А порой даже тройное обнаруживается и не столь редко.
— Мне нечего сказать, — окончательно поник мавр, однако…
Чутьё. Без него жить очень плохо, а таким как я, ещё и долго выживать ну никак не выходит. Это я не о себе новом, в теле Чезаре Борджиа, а о старом, который находящийся в международном розыске убийца Кардинал, тем не менее, раз за разом уходящий от властей официальных и от структур, стоящих по ту сторону закона. Однако я ухитрялся оставлять их с носом, а частенько и с трупами из числа пускающихся за мной в погоню. Вот и теперь оно подсказывало — темнит тот товарищ, который нам ни разу не товарищ.