Ивга сидела на вершине черного конуса, не касаясь спинки резного кресла. Она была смерчем. Она была — свобода и вечное движение. Она подняла и развеяла ветром весь этот мир; среди обломков летали, кувыркаясь и хохоча, ее дети. Их неудержимо влекло к ней, тянуло к центру, к черному столбу; они двигались, как лошади на краю воронки — по спирали, завороженные, приближаясь к обретению смысла, к самому ценному в мире, к единственному, что имеет ценность, — к матери…
— Дети, ко мне!
Сон оборвался. Ивга разлепила веки; она уснула на заднем сиденье. Машина стояла у ворот уже — Ивга посмотрела на часы — уже пятнадцать минут. Водитель терпеливо ждал.
— Спасибо, Глеб, надо было разбудить. — В ушах у нее звучал черный смерч. — Завтра лекций нет, значит, до послезавтра. Всего доброго.
— Всего доброго, госпожа Старж.
Ивга прошла по дорожке, выложенной красным кирпичом, поднялась на каменный порог и не сразу справилась с дверным замком. В доме пахло свежим деревом, мятой и немного сыростью. Над пустым камином стояла фотография Мартина-шестиклассника. Ивга прошла через гостиную на кухню, открыла окно, замерла, глубоко дыша, вцепившись в подоконник.
Страх перед новым пришествием Ведьмы-Матери никуда не девался все эти годы. Он мог быть приглушенным, полузабытым — но никогда не избытым до конца. Рядом с этим страхом всегда отиралось мучительное сожаление: абсолютная свобода. То чувство, с которым она поднялась когда-то на верхушку перевернутого смерча. И которого никогда больше не испытает.
Запищал телефон; Клавдий редко звонил ей с работы. Только в исключительных случаях — когда она попала в аварию за рулем, когда сломала ногу, когда Мартин сказал ей, что бросает юридическую школу и хочет быть инквизитором. Клавдий чувствует ее на расстоянии, с возрастом эта его способность становится просто пугающей.
— Что у тебя? — спросил, не здороваясь.
— Все хорошо, я уже дома. Я немного беспокоюсь насчет Мартина…
— Я вернусь раньше, — и связь оборвалась. Ивга вздохнула, пытаясь успокоить сердце, прыгающее, как лягушка в молоке; Клавдий знал о ее страхе перед инициацией, но о сожалении он тоже знал. Хотя Ивга предпочла бы, чтобы он знал только о страхе.
Много лет назад Ивга, тогда еще аспирантка исторического факультета, дотошно описала все, что происходило с ней во время инициации — всю дорогу туда и обратно. Оформила как исследование по всем правилам, с применением научного инструментария, и дала прочитать Клавдию.
Тот прочел внимательно, несколько раз. Потом сказал: «Блестяще написано. Очень информативно. Если кто-то прочитает это, тебя убьют».