Вот так я потерял свою Софи, а вместе с ней и себя. Я был все так же увлечен романом, но вот написать хоть что-то стоящее не выходило. Оказалось, когда нет кого-то, кто верит в тебя больше, чем ты сам, все просто валится из рук. Я закурил, продал половину вещей, чтобы оплатить аренду квартиры, отрастил жуткую бороду и превратил свой дом в подобие свалки. И свою жизнь заодно. Мне все время казалось, что вот-вот – и я ухвачу лучшую в мире идею за хвост, но каждый раз, перечитывая на более-менее свежую голову новый отрывок, я проклинал себя и это глупое желание стать писателем.
Вообще-то в детстве я даже не думал писать книжки – я мечтал попасть на их страницы. Сначала представлял себя вместо любимых героев: вот я побеждаю Капитана Крюка, вечно маленький и вечно счастливый, а вот – несу кольцо всевластия в Мордор. А потом я мечтал совершить что-то такое, о чем обязательно напишут книгу – желательно бестселлер, а потом еще и кино снимут. И меня сыграет какой-нибудь знаменитый актер – вот такие великие мечты блуждали в моей голове. Но я не представлял себя писателем, ровно до того момента, как сел писать. Вдруг все стало так очевидно и просто: хочешь стать героем книги – напиши ее! Я чувствовал себя в своей тарелке, взгляд Софи лучился обожанием и верой, так что первые пара десятков страниц родились быстро и захватывающе. Ну а потом вы уже знаете – безысходность, ненависть и злость. И ни слова, ни единого подходящего слова не добавилось к тем самым счастливым страницам.
– Как твой роман? – Ее голос был таким же мягким, каким я его помнил: словно она не говорит с тобой, а гладит по щеке – нежно и бережно.
– Отлично! – Я не хотел говорить, что иду ко дну. Только не ей, такой красивой и неизбежной. Она стояла возле входа в банк, в котором я только что оформил ссуду – после начала работы над романом я перестал писать статьи, а жить на что-то нужно. Даже такому затворнику, каким стал я.
Софи опустила веки, словно вела внутри себя свой собственный диалог, и почесала мочку левого уха. От этих простых машинальных движений у меня защекотало в носу – я знал каждый жест наизусть и скучал, невероятно скучал по ним.
– Ты все врешь, дружок. Как всегда, врешь.
«Дружок» был ударом под дых – этим прозвищем она называла меня, когда хотела отругать, но в свойственной ей манере, без скандалов и истерик. Одно это слово ее внезапно шершавым голосом, и я готов был провалиться под землю от стыда и сожаления, что сделал что-то не так. Вот и сейчас я чувствовал себя невероятно виноватым перед ней, собой и всем остальным человечеством. А еще больше – перед героями до сих пор не написанного романа, ведь у них, как и у меня, жизнь остановилась.