Мы с Оливером какое-то время стоим, ожидая, пока кто-нибудь заметит нас. Увидит, что Оливер Хантсмен вернулся.
Но они продолжают уминать политые сиропом вафли, шумно прихлебывают апельсиновый сок и смеются так, что мне остается только удивляться, как они умудряются не подавиться при этом.
Скрестив на груди руки, Оливер осматривается, словно пытаясь найти тех, кого знал до своего исчезновения, но вокруг мутный полумрак. Он поворачивается ко мне, и я вижу, как он напряжен.
– Спасибо, – говорит он, – что разрешила остаться у тебя прошлой ночью.
Никакого тепла в его взгляде я не замечаю, и меня вновь начинают терзать сомнения. Да, я спасла Оливера, вытащив из леса, но сейчас мне кажется, что было ошибкой приводить его сюда. Еще большей ошибкой, чем оставить умирать в темноте Чащи.
Я заставляю себя улыбнуться, но выдавить из себя могу всего лишь глупый ответ.
– Всегда пожалуйста.
Здесь его место. Среди других парней.
Не говоря больше ни слова, Оливер отворачивается и, даже не попрощавшись, идет к столам и теряется в суете столовой. Я жду, что кто-нибудь узнает его, окликнет по имени. Но никто этого не делает. Вероятно, в зале настолько темно, что сложно узнать человека. Человека, о котором уже забыли. Впрочем, я уверена, что когда вожатые обнаружат, что Оливер вернулся, у них появятся вопросы, на которые они захотят получить ответы. Они наверняка захотят узнать, где был Оливер и что с ним произошло. Интересно, расскажет ли он правду – что все это время провел в Чаще? Да и знает ли он сам, что с ним произошло? Помнит ли он вообще, что последовало за его побегом?
Я смотрю Оливеру вслед, понимая, что, вероятно, вижу его в последний раз.
Даже если Оливер останется в лагере, он превратится для меня всего лишь в одного из толпы безымянных парней. Эти парни появляются и уезжают. Пройдет какое-то время, и Оливер тоже уедет, вернется туда, где его дом. В один из равнинных штатов или прибрежных, туда, где живут его родители, друзья. Вскоре он забудет эти места и ту ночь, когда девчонка нашла его в лесу и уложила спать в своем доме у разведенного огня. Память об этом вскоре вытеснят новые воспоминания.
Моя первая находка, сделанная из живой плоти, с бьющимся сердцем, оставляет меня.
Сердце не желает слушать, что говорит голова, и сжимается от непонятной мне боли. Я чувствую, чего не желаю чувствовать. Отказываюсь чувствовать.
Я поворачиваюсь к двойным дверям, отбрасываю накатившее на меня чувство и тут замечаю, что ко мне кто-то приближается. Высокая стройная фигура движется легко, плавно. Это определенно девушка. Причем чувствует она себя здесь как дома.