На смертном одре Эмелина Уокер схватила руку своей младшей сестры Лили, сказала: «Ах, вот он». И затихла навеки.
Как распрямить спутанный разум:
Вылей горячую соленую воду из окна верхнего этажа.
Обхвати руками кучку свежевскопанной весенней почвы и плюнь себе через левое плечо.
Не мойся три ночи подряд. На четвертую ночь выпей стакан золотистого молока с кукурмой, туго заплети свои волосы за спиной и ложись спать без носков.
Музыка волнами наплывает из-за деревьев – дребезжащая и приглушенная.
Я иду, стуча подошвами по промерзшей земле, на звук далеких голосов и смеха. До источника шума я добираюсь, пройдя примерно до середины вытянувшихся цепочкой летних домов. Это старый дом Уилкинсонов, с большим крыльцом, толстыми бревенчатыми стенами и двумя эркерными окнами с видом на озеро. Один из самых красивых бревенчатых домов на берегу озера Щучья пасть, хотя Уилкинсоны приезжают сюда нечасто – раза два за сезон – и привозят с собой трех собак, пятерых детей и целую свору шумных – ужасно шумных! – приятелей. Они жарят барбекю, до поздней ночи орут, пьют красное вино и смеются из года в год над одними и теми же шутками.
Сейчас укутанный снежным коконом дом вновь полон жизни.
Мои ноги сами несут меня на крыльцо – мне чудится, что я все еще нахожусь во сне, – я толкаю слегка приоткрытую входную дверь и вижу толпу набившихся в дом парней. Не нужно мне было сюда приходить, не нужно. Но мое сердце обманывает разум.
Ведь здесь, в доме, может оказаться Оливер.
И если он здесь, то не знаю, что я скажу ему. Быть может, закричу и примусь колотить его в грудь кулаками. Скажу, что он лжец. Что он убил кого-то той ночью и спрятал его часы в кармане своей куртки.
А может быть, я повернусь и уйду, не сумев найти нужных слов. Но мне необходимо увидеть его лицо, мягкий изгиб губ, зеленые глаза, в которых я когда-то увидела доброту, и тогда, быть может, я узнаю. Действительно увижу. Или чудовище. Злодея. Или мальчика, которого я помню.
Я стискиваю кулаки и переступаю через порог.
О, да здесь почти весь лагерь собрался! Парни держат в руках наполненные темной жидкостью бокалы для вина и хрустальные перевернутые пирамидки на высоких ножках – флейты для шампанского. Справа от меня несколько парней играют в столовой в флип кап[1] и громко хохочут. В огромном камине пылает огонь, небрежно брошенные в огонь поленья выступают наружу, сыплют искры на розовый ковер – его края уже слегка опалены.
Я проскальзываю мимо, и никто не обращает на меня внимания. Все они уже перепились. Возле кофейного столика стоит кто-то, накинувший на себя, словно плащ, зеленое шерстяное одеяло, и кричит в пустоту, что его отец клялся и божился, будто отсылает сына в лагерь всего на два месяца, а прошло уже целых полгода. Он скользит по мне своим взглядом, но тоже не замечая затерявшейся среди моря парней девушки. Я то и дело задеваю валяющиеся на полу пустые банки из-под пива. На длинном столе у окна стоит переносная стереосистема.