Сытая жизнь закончилась, теперь выживаем как можем в сильно усложненных условиях. А еще стоит учесть, что у артистов, как известно, вся жизнь «сегодня банкет, завтра голодовка», поскольку профессия диктует, что «как потопаешь, так и полопаешь», и на той, будь она неладна совсем, самоизоляции все они поиздержались до последних грошей, припрятанных на черный день. Кроме того, предстоящая премьера уже достаточно разрекламирована на федеральном уровне, и поэтому никто из актеров не торопился поддерживать демарш примы против режиссера Пересветовой. А ровно наоборот, они держались за свои роли всеми возможными способами. Мало того, мадам Туркаева реально рисковала нарваться и на, мягко скажем, недоброжелательное отношение труппы, если не на откровенный остракизм.
Ладно, вздохнула Глафира. Пойти, что ли, кофе выпить, пока есть еще время.
Запел звонок смартфона на столе. Посмотрела на экран – Грановский.
– Слушаю, Тихон Анатольевич, – отозвалась Глаша, уловив в трубке на заднем плане возмущенный голос Туркаевой.
– Зайдите ко мне, Глафира Артемовна, – неопределяемым тоном пригласил худрук.
– Иду, – ответила Глафира, легко поднимаясь с кресла и привычно прихватив свою непомерно распухшую тетрадь с режиссерскими записями – предмет колких шуток, едких замечаний и даже анекдотов. В «талмуде», как называли между собой ее тетрадку актеры, торчали разнокалиберные закладки веселенькой, яркой расцветки, а непомерная раздутость возникла от вложенных в нее записок, распечаток текстов, вклеенных образцов тканей костюмов, рисунков тех же самых костюмов и декораций, бесконечных заметок о многих вещах, которые требовало зафиксировать ее режиссерское видение.
Так она и ходила по театру, не расставаясь с заветной тетрадкой, которую, честно говоря, и тетрадью-то назвать можно было уже с большой натяжкой. А еще была неизменная бутылка воды (про привычку Глафиры много пить в течение дня артисты тоже иронизировали на разные лады).
Возле приемной художественного руководителя Глафира чуть не столкнулась, в последний момент чудом успев остановиться, с выскочившей из дверей, пылающей от запредельного возмущения Туркаевой. Артистка одарила ее взглядом, переполненным ненависти такого накала, что, будь Глаша более чувствительной барышней, могла бы и всерьез испугаться, с ужасом представив свое нерадостное будущее в этом театре. Или скорее полное отсутствие этого будущего.
Она резво отскочила к стене, давая дорогу этому «бронепоезду под парами», проводила взглядом удаляющуюся по коридору Элеонору Аркадьевну, всем своим телом излучавшую запредельное негодование, и зашла в приемную.