До закрытия портала остается всего-то полтора часа…
— Блеск, — смотрю с сожалением на одиноко стоящий шоколадный торт за стеклом. — Не повезло тебе, никому ты оказался не нужен, — и глаза начинает щипать от слез. Столько я в него души вложила, так старалась, а что в итоге?
И в момент, когда слезы уже ползут по щекам, дверь открывается.
— Черт, — шепчу чуть слышно и скорее вытираю слезы.
— Он самый, — раздается слева.
На пороге стоит Гаспарович собственной персоной, но не один, за его ногой прячется ребенок, только вижу, как хвостик извивается на полу.
— Думала, уже не придете, — сразу направляюсь к холодильнику, но останавливаюсь. — Это ведь для тебя торт? — обращаюсь к маленькому чертенку.
— Да, — выглядывает тот.
— Тогда иди сюда, ты его должен увидеть первым.
И не проходит секунды, как черноволосый мальчик с рожками и на удивление волосатыми ушками уже стоит около холодильника.
— Это он? — округляются его и без того большие глаза.
— Угу. Нравится? — открываю дверцу.
— Я таких никогда не видел.
— Значит, ты у нас Отис. Верно? — достаю торт, ставлю на столик на колесиках. Не в руках же такую тяжесть тащить.
— Верно, — обращает он взор на меня. — А ты?
— Отис! — гремит господин сердитый. — Поуважительней!
— Ничего, — смотрю на мальца. — Я Кейна, — и протягиваю ему руку.
— Вы пахнете, — принюхивается к пальцам.
— Чем же?
— Шоколадом, — снова принюхивается, — и карамелью.
— Верно, сегодня было много тортов с карамельной глазурью.
— Вкусные, наверное.
— Думаю, да; но твой, — склоняюсь к нему, — скажу тебе по секрету, самый вкусный.
И вижу смущение, щеки мальчика розовеют. Моя Настя тоже частенько краснеет. Стеснительность — хороший признак.
Комиссар Рекс тем временем проходит в зал, осматривается. Такое ощущение, будто сейчас начнет отпечатки пальцев снимать.
— Не желаете присесть? — указываю ему на деревянную лавку. — Пока я буду упаковывать торт.
Он молча садится, доска под ним нещадно скрипит. До чего же здоровый чертище.
— Кейна? — Отис уже еле сдерживается, так и вертится вокруг торта. — А можно мне его попробовать?
— Так, дома попробуешь. Вы же будете праздновать, задувать свечи.
— А мы и здесь можем! — переминается с ноги на ногу.
— Ну, не знаю. Как твой папа скажет. Он ведь твой папа? — шепчу.
— Да, да… Пап? — подбегает к Гаспаровичу. — Можно?
А черт так странно смотрит то на меня, то на своего сына:
— Если госпожа Кейна не против.
Ох как, я уже госпожой стала. Надо же, надо же, мои акции растут.
— Я не против, — честно говоря, разочаровывать его сына не хочется совсем. Эти горящие восторгом глаза мне хорошо знакомы. Только вот что случилось с комиссаром? Сидит хмурый, думу думает, будто сейчас важное что придумает. — Тогда мне понадобится твоя помощь, — указываю чертенку на стеллаж, — там есть пластиковые тарелочки и приборы. Неси.