Любовь на карантине (Набокова) - страница 127

– Да, знаю, – признал я.

Не было никакой идеальной пары, которую я сам себе выдумал. Мы с Вероникой были чужими друг другу. Я купил ее, оплатив операцию для ее отца, которого она любила. А Вероника чувствовала себя обязанной мне, как героини тех книг, которыми она зачитывалась, поэтому и согласилась со мной встречаться. Не из любви, из долга. Наверное, воображала себя Татьяной Лариной – «но я другому отдана, я буду век ему верна». И все это время она пыталась вылепить из меня идеал, каким я не являлся. Не шути – «Котов, опять твои дурацкие шутки!». Не дурачься – «Повзрослей, Котов». Вероника придумала себе образ, в который пыталась втиснуть меня, как в праздничный фрак. Вот только я не был ее принцем и не привык носить фраки так, словно родился во дворце. Несмотря на сложившуюся карьеру и финансовое благополучие, я так и остался в душе деревенским мальчишкой – который любил гонять по полям на велике, играть на гитаре у костра и предпочитал жить жизнью на полную катушку, а не читать о ней в книгах. Было немыслимо представить Веронику, которая будет кататься на велосипеде рядом со мной. А вот Дашу… Я взглянул на стену ванной, отделявшую меня от палаты и от моей соседки. Дашу я мог представить легко – она была своей, родной и близкой. И чтобы понять это, мне хватило пяти дней.

Пять дней в одной палате – это, если задуматься, целая жизнь. А если подсчитать, сколько часов за год я провел наедине с Вероникой, вряд ли наберется больше. Ведь у Вероники всегда были куда более важные занятия, чем встретиться со мной. С Нового года, когда я сделал ей предложение, на которое она так и не дала ответа, мы виделись всего дважды. Один раз ходили в театр – на жутко скучный спектакль по Тургеневу, один раз – на концерт классической музыки в филармонию. Уставший после работы, я задремал в начале первого отделения, а Вероника потом отчитывала меня весь антракт, пока я задабривал ее эклерами и шампанским. Поход в буфет был единственным, что мне понравилось в тот вечер. И оба раза после театра и филармонии я сразу отвозил Веронику домой – сгорая от желания к ней прикоснуться и не смея настоять на своем. Ведь подсознательно я чувствовал, что Вероника не хочет близости со мной.

– Не знаю, Котов, как я смогу тебя простить, – голос Вероники был ледяным, как душ.

Только теперь я не боялся потерять ее расположение. Я даже хотел скорее покончить с этим. Ведь не поставив точку в главе с Вероникой, я не мог начать новую страницу с Дашей. Но расстаться с Вероникой по телефону я не мог – так поступают только последние придурки. Мне надо было сообщить ей об этом лично, когда я выйду из больницы.