Прижавшись к крохотному стволу карликовой березы, дружной стайкой стоял багульник, и крепкий, дурманящий душу аромат поднимался от холодной земли. Тут и там бежали хрустальные ручьи, спотыкались о камни, одетые в черно-зеленую чешую лишайника, и разбегались в разные стороны. И еле различимый звон даже не слышался, а угадывался в ничем не тревожимой тишине. Грифельные овалы сопок, один над другим, обрамляли по горизонту вытканный всеми цветами радуги ковер из трав и цветов. Из-под ног выпорхнула пичуга.
Тундра лежала перед нами, тихая и прекрасная, переходить на нее в наступление вовсе не хотелось…
Вдалеке мы увидели женщин с корзинами. В тундре росли не только цветы. Там еще было великое изобилие боровиков, подосиновиков, маслят…
Как говорится, «за время нашего отсутствия никаких происшествий не произошло». Баржа с горючим окончательно затерялась в просторах обмелевшей Лены.
А как мы торопились в Тикси! Я не говорю уже о том счете, который Мурманское пароходство выставит… Кому? Порту? Речникам? Господу богу? Каждые сутки простоя даже такого судна, как «Щербацевич», обходятся государству не в одну тысячу рублей…
В поселке, где почти каждый встречный через несколько дней начинает с тобою здороваться, знакомых у нас появилось множество. И все-таки я не могу не рассказать еще об одном из них, Владимире Гвоздюке, директоре самой северной в мире картинной галереи. Встретиться с ним я хотел давно. И в дождливое утро, спускаясь по трапу на скользкий причал, твердо решил, что обязательно разыщу Гвоздюка. И тут мне повезло. Стоило заглянуть в «Маяк Арктики» — редакцию местной газеты, как следом возник на пороге некто в кожаной куртке. Выразительное худощавое лицо обрамляла борода.
— Знакомьтесь, Гвоздюк, — сказали мне.
Я представился, и мы пошли с Гвоздюком в Тиксинский народный художественный музей, для краткости — в галерею. Она была рядом, в бывшем здании пароходства, и занимала на втором этаже четыре большие светлые комнаты. Была еще и пятая — запасник. Пахло непросохшей краской, побелкой. Как видно, переехали сюда недавно.
В первом зале бросалось в глаза полотно И. П. Рубана «Одинокая стоянка». Ярко-желтое небо, иссиня-черная тундра. Все это было за окном, кроме разве нарт и чума. Тут же висел эскиз широко известной картины Е. Е. Моисеенко «Мальчик Коля», «Звездное небо» Н. М. Ромадина, «Ранняя весна» Е. П. Львова… А всего в комнатах разместилось сто тридцать работ. Разумеется, не все они были равноценны, были просто маловыразительные, но что поделаешь, «дареному коню в зубы не смотрят». Хочется верить, что придет время и галерея станет работать как официальный музей, закупая картины соответствующего уровня.