Ну и что же, что русское посольство в Париже окружено и у Мостовского нет возможности его покинуть? Это было понятно изначально, и меры соответствующего характера были приняты заранее. Вопрос лишь в том, чтобы отлаженные ранее неофициальные связи продолжали эффективно работать, а так, я получал через Суворина и его «подчиненного» и «ушедшего в отставку по состоянию здоровья» полковника Вандама, руководившего неофициальной «газетной» внешней разведкой, сведений никак не меньше, чем через военную разведку или тот же МИД.
К тому же сам граф Игнатьев благополучно растворился в лабиринтах Парижа и уже несколько дней как перешел на нелегальное положение. А учитывая доступ к какому объему средств ему организовал Мостовский, в том числе и ради этого прибывший во Францию, и какой карт-бланш он получил, то можно только предполагать, во что именно выльется такой вот мой «штурм города», тем более что «ослик» также сейчас вне поля зрения полиции и служб безопасности Французской Республики. А невзрачные «ослики» на воле часто куда более опасны, чем породистые «рысаки», запертые в стенах.
Равномерный гул привлек мое внимание. В голубом весеннем небе плыл над Москвой дирижабль, молотя винтами воздух. Плыл он так низко, что всем вокруг было видно красное полотнище, развевавшееся под ним на натянутом грузом тросе. Красное полотнище с восьмилучевой Звездой Богородицы в центре. Знамя Служения реяло над столицей империи.
Глава VIII. Время удивляться и время удивлять
Москва. Красная площадь.
28 марта (10 апреля) 1917 года
Немцы меня удивили. Опять. И снова неприятно. Нет, первый их сюрприз был вполне благосклонно мной принят. Это когда они вдруг присоединились к моей инициативе «Сто дней для мира». Это было уместно. Это было в тему. Это укладывалось в мою игру, а потому, да еще и перегруженный текущими проблемами, я не придал этому особого значения – ну, случайность, бывает и покруче в этой жизни. Сложилось так, ну и слава богу. Но, как говорится, пардоньте, один раз – случайность, а вот повторно…
А вот повторно все пошло совсем не так. Ну, не помню я в известной мне истории подобных реакций и действий Германии в схожих обстоятельствах. Там явно что-то происходило. Что-то из разряда того, что сутью своей будет радикально менять все расклады.
Так что же произошло? Мелочь. Германцы лишь сняли на фото и видео, ну, в смысле в кино, само наступление французов и англичан. Операторов было много, снимались различные участки фронта, и то, что они сняли…
Горы трупов, поля сожженных танков и, главное, офицеров, которые, под угрозой оружия, гнали вперед, на пулеметы, своих подчиненных. Цепи несчастных солдат, вынужденных идти навстречу смерти, вся современная война во всем ее ужасном многообразии. Да, не Голливуд конечно, но даже такое дрожащее и невнятное зрелище от синематографа начала двадцатого века произвело эффект разорвавшейся бомбы. Зрелище абсолютно гнетущее, зрелище, которое все воюющие стороны старались не демонстрировать гражданскому населению. И вот кто-то в Берлине, а может, где-то еще разыграл эту новую карту. И не просто разыграл, не просто снял на разных участках фронта, но и организовал срочную авиационную доставку отснятых материалов в крупные города Германии и отправку фототелеграфом в мировые средства массовой информации. А вдобавок к этому Германия выразила сожаление, отметив, что вынуждена защищаться от нападения, и вновь призвала к миру. Не прошло и суток, как снятое на поле брани стало достоянием общественности, выйдя на первых полосах главных газет Европы и мира. Разумеется, в первую очередь, в газетах нейтральных государств, где военная цензура не свирепствует, однако воюющие страны также не смогли полностью заглушить возникший конфуз.