1917: Государь революции (Марков-Бабкин) - страница 66

12 (25) марта 1917 года

Ойся, ты ойся, ты меня не бойся,
Я тебя не трону, ты не беспокойся!

Идея привлечь казаков Конвоя на разогрев моего выступления пришла внезапно, в процессе очередной утренней душеспасительной лекции академика Павлова о пользе здорового образа жизни и вредности возлияний, да еще и возлияний в непомерном количестве. И никакие царские причины и соображения его не волновали, он стоял на своем – пить вредно, пить с язвой вредно вдвойне, пить с военными, особенно с горцами, вообще безумие, а ведь император себе не принадлежит. Так он мало того, что не слушает докторов, еще и опять сегодня собирает людей московских, и снова будет употреблять, пора уже надзор вводить, для, так сказать, усиления слов лечащего врача и в целях профилактики…

И тут у меня в голове четко сложился образ – да-да, именно пир с усилением! Как говорится, доброе слово и пистолет куда эффективнее одного лишь доброго слова! И мы, для завершения образа и усиления моих речей, воспользуемся всеми достижениями масс-культуры третьего тысячелетия. Вроде легко, но со значением, весело, но заставляет задуматься, а может, и вздрогнуть.

Да и казачкам нужно честь воздать и авторитет мой подтвердить. Поют они хорошо, так что дадим возможность всем насладиться не только пением монахов, но и казаков Конвоя.

Я быстро поднялся с кресла.

– Благодарю вас, доктор, вы гений!

И оставив за спиной опешившего академика, я стремительно вышел из кабинета, напевая себе под нос: «Ойся, ты ойся…»

И вот я стою перед закрытыми дверями Георгиевского зала, слушаю сквозь них переливы лихой казачьей песни и явственно представляю себе все те сотни приглашенных на пир людей московских всех сословий, которые напряженно стоят и ждут явления царя народу. Ждут и слушают задорные многообещающие слова песни, понимая, что слушают, и у многих мороз дерет по коже, да так, что до костей продирает.

А ещё просил казак правды для народа
Будет правда на Земле, будет и свобода!

После секундной паузы под сводами огромного зала разнеслось громовое:

– Его императорское величество Михаил Александрович, император и самодержец Всероссийский, царь Польский, великий князь Финляндский и прочая, и прочая, и прочая!

Что ж, барон Корф объявил явление меня народу со всей вообразимой торжественностью, напомнив собравшимся о том, кто их гостеприимный хозяин. Да и про Польшу с Финляндией напомнить будет не лишним. И внутри империи напомнить, и прочим буржуям, пока еще недорезанным, обозначить.

В этот момент золотые створки дверей распахнулись, и многоголосный хор грянул: «Боже, Царя храни!..»