Мир спасет добро (Руденко-Десняк) - страница 2

Его смех и его голос зазвучали в недолгий период "оттепели" конца 50-х - начала 60-х годов. Он - подлинное литературное и социальное дитя того времени (как и остальные "шестидесятники" грузинской и не только грузинской литературы). Он заговорил от имени человека, осознавшего себя таковым, а не угрюмым маленьким "винтиком" сталинской государственной машины, и выразил неколебимую веру в конечное торжество светлых жизненных начал, в справедливое переустройство жизни (поколение "оттепели", кстати, и сегодня оказалось наиболее действенной силой, движителем позитивных общественных процессов - случайно ли это?) Менялись времена, а герой писателя и он сам продолжали смеяться над житейскими невзгодами, людской глупостью, унылым безверием. Этот смех иногда казался неуместным и шокировал критиков с безупречным эстетическим вкусом (который, т. е. вкус, мог странным образом прямо отражать угрюмо-официальную точку зрения на вещи; отечественная критика, впрочем, знавала и не такие странности). Писатель продолжал оставаться верным себе. Не думаю, конечно, чтоб деликатно именуемые "застойными" годы давящего кризиса, в том числе и духовного, миновали творчество Н. Думбадзе - некоторый переизбыток оптимизма и пафоса имел место. Но объективности ради примем во внимание и то, что в Грузии 70-х - начала 80-х годов для творческих людей сложилась обстановка более благоприятная, чем в других, куда более обширных местностях, и то, что этому художнику был органически свойствен жизнеутверждающий пафос. Истовая вера, при всей своей наивности, заметно отличается от казенной бодрости, и это отличие легко замечается читателями.

Читая прозу Н. Думбадзе, ощущаешь мощный напор жизненных сил, темперамент его героев взрывной и может проявиться абсолютно неожиданно; течение сюжета кажется подверженным капризному случаю... Слова насчет разгульной повествовательной стихии просятся сами собой, но не будем поддаваться соблазну первых впечатлений. Упаси нас бог подумать, что Н. Думбадзе с его редкой одаренностью не всегда ведал, что творил за столом, и был импульсивным поэтом-импрессионистом. Мне довелось о многом поговорить с ним (эти беседы опубликованы в моей книжке о творчестве Н. Думбадзе), и я в конце концов убедился, что все причудливые и так трудно поддающиеся рациональному взгляду построения думбадзевской прозы покоятся на мощном фундаменте этической позиции, в которой оказались столь прочно соединены "простонародное" и интеллектуальное начала.

"Смех раскрепощает человека. Смех делает человека свободным" - сила этих формулировок Н. Думбадзе в их определенности. У своих земляков, гурийских крестьян, он учился жить, смеясь, - учился внутреннему достоинству, неприятию фальши, стойкости и мужеству. Уже первое крупное произведение писателя - "Я, бабушка, Илико и Илларион" - несло народную смеховую культуру, которая всегда выражала яркую жизненную философию, подчинялась четкой шкале социальных и нравственных ценностей. Возможно, это была всего лишь верхушка айсберга народной жизни, претерпевшей в новейшие времена множество трагических изломов, но принадлежность ее к этому айсбергу сомнений не вызывала.