— Деньги у него есть?
— Кажется, он студент! — робко ответила Малина.
— Какой же студент в тридцать лет?
— Да нет, тетя Малина, не студент, — вмешалась сестра, которая была осведомлена лучше. — Насколько я поняла, он дипломат… На машине у него был иностранный номер…
— Иностранец! — снова вздрогнула Евдокия. — Откуда?
— Не знаю. Они два раза ездили в Бургас…
— О господи, до чего я дожила!
Петринский уже позвякивал перед лицом Евдокии ключами от «Трабанта», готовый в любой момент к исполнению ее приказаний.
— Ну, что делать? — спросил он. — Ехать или не ехать?
Евдокия рассеянно посмотрела на него.
— Куда ехать?
— В Созополь… Ты же сама сказала, чтобы я ехал в Созополь… Догонять «Мерседес» дипломата…
Евдокия снова обхватила руками голову, но на этот раз на глазах не было слез — в них зарождалась какая-то неясная надежда, особенно когда она услышала о «Мерседесе» дипломата. В конце концов Теменужка была всегда удачливее своей сестры, Пенки. Да и красивее! Может, ей улыбнется счастье…
Она долго молчала. Молчали и все другие, окружив ее, готовые в любой момент прийти на помощь. С нетерпеньем ждали, чтобы она успокоилась, совсем затихла, чтобы можно было нанести следующий удар, который, как им казалось, должен был быть еще более тяжелым. Но она продолжала молчать, уткнувшись лицом в деревянный стол, не реагируя на позвякивание ключей от «Трабанта».
Луна поднялась уже высоко, освещая дачу. Снова застрекотали кузнечики. Соловей продолжил свой ночной концерт. Петринский перестал подбрасывать ключи и спрятал их в карман. Вслушался в соловьиные трели. Улыбнулся. Малина и Пенка отошли в сторону и зашептались, о чем-то договариваясь.
— Заклинаю тебя, молчи! — шептала Малина. — Ты слышишь?
— Да как же я буду молчать… Ведь она все равно рано или поздно узнает!
— Заклинаю тебя, молчи!
Евдокия подняла голову и потерла глаза.
— О чем вы там шепчетесь?
— Слушаем соловья, — ответила Малина.
Евдокия снова опустила голову на стол.
— Ну что ж, слушайте, если вам больше делать нечего!
Евдокии повсюду чудились разные приметы и знамения. Даже ураган, разразившийся на следующий день и переломавший ветви фруктовых деревьев на участке, был для нее знамением. Злые силы решили отомстить семье за ее грехи и преступления.
Оглушительно гремел гром, молнией расщепило самый толстый сук на дубе. Потом обрушился ливень с градом. Трава побелела, полегли кусты малины, с яблонь обсыпались яблоки, а с кустов облетели листья. По проселочной дороге понеслись потоки мутной воды, и она стала совсем непроходимой. Нечего было и думать, чтобы выбраться отсюда на «Трабанте». Уехать в город было не на чем. С автобусом, каждые полчаса проходившим по шоссе, тоже что-то случилось, и он не показывался. К тому же, чтобы добраться до остановки, пришлось бы идти по липкой грязи. Телефона-автомата поблизости не было. Люди приезжали сюда отдыхать, а не звонить по телефону. Идти в город пешком невозможно: и далеко, и дождь. Не оставалось ничего другого, кроме как сидеть в тепле на веранде и смотреть, как идет дождь, гнутся под ветром облетевшие, оставшиеся совсем без листьев, ветви, голые, мокрые и грустные. Ко всему прочему в лощинке со стороны соснового перелеска потянулся молочно-белый туман и постепенно совсем скрыл из виду лежащую внизу, у подножия горы, Софию.