Город притих. Замерло движение на улицах. На стенах домов и на оградах белели наклеенные листовки, напоминая о недолгой власти коменданта Веренишки. Во дворе банка дымился брошенный котел, вокруг него бегало несколько кур. Перескочила ограду собака и припустилась за перепуганной кошкой. Сердце протоиерея Йордана переполняла радость.
— Слава богу, — сказал он и ощупал револьвер за поясом под рясой.
Пройдя мимо банка и околийского управления, протоиерей решил заглянуть в конце концов и в церковь, чтобы посмотреть, как безбожники осквернили храм. К великому его удивлению, церковь была закрыта на большой висячий замок, а на двери ее белела одна из уже знакомых ему листовок. Протоиерей протянул руку, чтобы сорвать ее, но испуганно отпрянул — кто-то, вскарабкавшись на колокольню, оттуда наблюдал за ним.
— Ты кто? — спросил испуганный протоиерей. — Что ты там делаешь?
— Это я, отче, — ответил с колокольни церковный служка Гунчо, — забрался сюда, чтобы посмотреть, как они отступают…
— Неужели отступают?
— Вереницей уходят вверх. Спешат так, что даже не обернутся. Теперь, наверное, не воротятся.
— Услышал господь наши молитвы, сын мой! А для меня там место найдется, чтобы посмотреть?
— Есть, отче, пройди по ступенькам, я тебя встречу.
Взволнованный протоиерей снял свою рясу, чтобы не мешала, и, оставшись в подштанниках и жилетке, стал медленно, подниматься по деревянной лестнице. Взобрался на колокольню запыхавшийся, уставший и заставил Гунчо отодвинуться, чтобы самому лучше видеть отступающих.
Действительно, вверх по высокому холму ползло несколько извивающихся верениц людей. Им не было видно ни начала, ни конца. Йордан долго всматривался в даль, и тихая радость наполняла его душу.
— Господи, — сказал он, — ты услышал мою молитву! — И перекрестился.
Стоявший сзади него церковный служка сказал озабоченно:
— Спрячь свой револьвер, отче, чтобы не было видно.
— Пусть видят! Сейчас я не боюсь никого! — Он снова перекрестился и добавил: — Завтра отслужу литургию с пятью хлебами.
А вереницы отступавших продолжали медленно тянуться вверх по крутизне, будто для того, чтобы уже больше никогда не вернуться в этот город.