Вдруг появилась белоголовая старуха, тетка Юхима. Она подошла настолько, чтобы видеть Юхима и болтавших с ним. Она долго стояла, опираясь на палку. Когда я глядел на нее, было такое впечатление, словно этого живого существа ничто сегодняшнее не касается: лучшие дни ее миновали, будущего нет. Так стара она была, так стара. Но она заговорила внезапно сочным и суровым голосом:
— Ты, Юхим, безобразник. Чернильницу брал и не вернул. Поработал и поставь на место, чернильница не моя, она деньги стоит, я ее у девочки взяла. Тебя уважили, надо вернуть, а то как же: девочка спросит, что я скажу? Это первое. А другое то, что нехорошо сливы таскать, наладил человека на мое дерево, он рвет по одной, у тебя свои есть. Мои два дерева оставьте мне, я проснусь, и рот прокислить нечем. Я, Юхим, еще живая, — подчеркнула она, — а ты уже со двора воруешь. Ты, Юхим, не маленький, пора и за ум браться.
— Поздно уже, — оправдывался Юхим, — помирать скоро.
— Помирать не обязательно. Я воспитую тебя, толку никакого. На сливы позарился. Я тебя просила, куда положить сливы на сушку, а ты на крышу поклал, железо на моей стороне заржавеет, чего я в дождь делать буду? Оно не долговечное.
«Нет, — подумал я, — эта старуха намерена жить дольше ворона».
— Давно ли перекрывала, тридцать рублей отдала, а это ведь на старые триста! Нехорошо, Юхим, я еще живая, — помотала она пальцем, — нужна буду, ты ж тетку родную обижаешь. Я еще живая, живая, Юхим.
— Во, такая всю жизнь, — тихо пожаловался нам Юхим. — Все щепочки по станице пособирает.
— И квартирантку зачем послал, я ее просила полы помыть.
— Та она ж на работу ушла, — бессильно возразил Юхим.
— Молчи, Юхим! — топнула старуха. — Я знаю тебя. Брехун. Как тебя люди по бригадам слушают? Я слепая, а все вижу.
— Бабушка! — подскочил к ней Степка лукаво. — Успокойтесь, я вам железа на крышу достану. Вы лучше сознайтесь: вы внучка?
— Яка внучка?
— Вы внучка той казачки, что Лермонтова топила?
— Яка внучка? Яка казачка? Якого Лермонтова, це писаря? Никого не знаю.
— Я вам крышу перекрою, только сознайтесь.
— Це ты, Юхим, направляешь, с толку сбиваешь, смеешься над теткой? Яка я тоби внучка? Игрушку нашел. Людей водишь, в огород заглядывают. То я до сего часу не знала, за кого ты меня выставляешь. Яка я внучка? Якой казачки? Никого я не топила, это ты, Юхим, научаешь, рад в могилу загнать тетку, подбил человека, — яка я внучка? Отчепись! Я, Юхим, не помру, я еще живая, живая… Тетку родную дразнят, — пошла она к себе и там, от другой двери хаты, еще ворчала на Юхима. — Внучка, яка я внучка… Топила… Никого не топила… Чернильницу не вернул…