— Далеко? — спросил он у меня.
— В Константиново.
— Живешь там, — подморгнул, — или к бабе?
— Нет, просто…
— А-а… О чем все думаешь? О девушке? — сказал он и растянул гармонь, забыл меня. — Угадал? — спросил погодя.
— Нет, — сказал я и подумал о своем.
— Брось скрывать! — обнял меня парень и потрепал за плечо.
Было порой странно приглядываться к попутчикам и отчужденно думать об их судьбе, все время томясь своим, не осуждая их, а только понимая, что уже завтра они забудут меня, как забыл бы их и я в другие дни, а теперь нет, потому что я плыву по этим местам и все застревает во мне, все кажется иным.
Женщины изредка посматривали на нас.
— Не узнаешь? — спросил парень одну. — Не узнаешь меня?
Женщина уставилась на него.
— А я тебя помню, — сказал парень.
— Откуда ты помнишь?
— Ты же в Костине живешь?
— Ну?
— Дядь Ваню Бодягина знаешь?
— А как же!
— Я ему зятем приходился.
— Да ну врать-то!
— Клянусь! Святая икона, крест по пузо, чтоб мне счастья не было!
— Помер дядь Ваня.
— Когда?
— Порядком уже. Сорок дней справили.
— Ну ты-ы! — отложил парень гармонь. — Какой мастер был! Что печку скласть, что дом поставить. А выпить иль песню спеть — и не ходи к гадалке. Помер, значит. Жалко.
— Так ты почем его знаешь?
— Дядь Ваню-то не знать! Говорю тебе: за его дочкой ухаживал.
— Ох врать-то, ох врать!
— Да ты что, тетка? Дядь Ваню не знать, ну ты даешь! Бодягина-то, а? Ну ты отмочила! Да его тут, если хочешь, все знали. Я уж и не вспомню, были ли у нас еще такие песельники. Да и вообще: что печку скласть, что дом поставить. А выпить — уж и молчу. И не ходи к гадалке.
— То-то что. Пьянчужка он был правильный.
— Пил, и дело знал, и в любой компании свой был. Он это что русские, там народные, что эти оперные — наизусть!
— Талант.
— Какой талант!
Он замолчал, потом повернулся ко мне, коснулся моих волос.
— Слушай, друг, — сказал я, — а ты не скажешь: здесь есть еще, кто застал Есенина?
— Здесь? Затрудняюсь сказать. Я, признаться тебе, этим делом мало увлекаюсь. От кого-то я слыхал, погоди… от кого же… Эй, бабы! — крикнул он женщинам. — Кто тут у нас Есенина живым видел?
— Это в Константинове надо спросить, — сказала молодая женщина, — их там много.
— Верно, друг. На месте спросишь. Пока, мне сходить надо. Может, еще доведется встретиться.
Он пробежал по сходням, поднялся на бугор и уже заиграл, запел и временами с кем-то перекрикивался. Женщины с палубы провожали его веселыми взглядами.
Пора наступила закатная, тучи распались, но солнца не виделось — день померк. Катер развернулся, парень помахал мне, и я пожалел, что никогда-никогда уже не увижу его, ничего не узнаю о нем. Трудно представить судьбу путников точно, получается на свой лад, и это здорово — встречаться, тут же жать руки и потом через столько лет волноваться, гадать о мелькнувших, все еще не привыкая к мысли, что жизнь редко сводит нас насовсем.