— Балабанов, вы не уснули? — зловеще-спокойным тоном спросила Таня. Внутри у нее все клокотало.
Балабанов растерянно глянул на приборы. На лице его отразился испуг, и он резко двинул ручку вперед, до отказа нажал на педаль руля поворотов. В кабине засвистел ветер; самолет, не разворачиваясь, заскользил юзом… Балабанов побледнел и беспомощно посмотрел на инструктора.
— Уберите ногу, подтяните ручку, — подсказывает Таня, думая: «Нет, не получится, видно, из тебя летчика. На подсказках не проживешь…»
Балабанову все-таки удается вывести машину из разворота. И он сразу приосанивается: вот, мол, я каков! Но куда летит, где находится аэродром — он не представляет.
Таня в душе злится: «С виду бравый парень, а на деле…»
— Балабанов, покажите, где аэродром.
Учлет оглядывается и пожимает плечами — не вижу, мол, не знаю.
— Осмотритесь хорошенько и прикиньте, где его нужно искать.
Снова бездумный кивок и растерянное лицо.
— Посмотрите на приборы. Какая у вас высота?
Умоляющие глаза вскинуты на Таню. Парень даже не заметил, как набрал лишних сто метров высоты.
— Уберите обороты мотора.
Он убирает. Самолет теряет скорость.
— Вы что, собираетесь в штопор срываться? Нельзя. Высота мала… Дайте ручку от себя.
Балабанов резко отжал ручку, и самолет перешел в пикирование. Таня была вынуждена взяться за управление. Установив машину в нормальный полет на положенной высоте, показав, где аэродром, она опять передала управление Балабанову.
— Внимательно наблюдайте за воздухом. Не зевайте с третьим разворотом!
Ах как он закусил губу! Окаменел, и только темные глаза суматошно метались да пот капал с подбородка. По-своему он, видно, старался… Он развернул самолет. Разворот вышел, конечно, неуклюжим.
Последняя прямая коробочки — самая ответственная. Нужно вовремя убрать обороты мотора, чтобы точно зайти на посадку. Таня ждала хоть каких-нибудь самостоятельных действий учлета. Напрасно! Следовавший за ними самолет срезал круг… Балабанов бездействовал.
Таня сделала глубокий разворот, с неприязнью скользнула взглядом по зеркалу. Балабанов вжался в сиденье, вцепившись руками в борта кабины, — он был весь белый.
«Значит, он боится. Боится летать, потому и куролесит. Какой же тогда в нем прок? Хватит с ним возиться. Надо отчислять».
Это неожиданно найденное простое решение вроде бы успокоило ее. После посадки она зарулила самолет, выключила мотор и собиралась ограничиться только одним словом: «Вылезайте!»
Но когда Балабанов вытянулся на плоскости, ожидая замечаний, опять молодцеватый, будто все с него — как с гуся вода, она его отчитала.