Выросшая старшей девочкой в рабочей семье, Вера умела трудиться. И в своем командире экипажа в первую очередь отметила и оценила именно это качество, хотя и другие ее качества прямо-таки покоряли. У Тани, конечно, был летный талант. В представлении Веры именно Макарова была настоящим летчиком: стройная, собранная во всех движениях, будто подчиненная внутреннему ритму. По походке — легкой, танцующей — ее можно было узнать издалека.
У Веры была мягкая красота украинки: темные волосы, белая кожа, которую не брал никакой загар. Плавные жесты. Неторопливая речь.
Хотя обязанности пилота и штурмана легкого По-2, предназначенного для ночных действий, считались одинаково сложными, Вера хотела быть похожей на Таню.
…После похорон Ани Малаховой, видя, что Таня ходит сама не своя и даже почерк ее полета вроде бы изменился, Вера набралась смелости и, как старшая, сказала командиру:
— Ты не отчаивайся, Танюша…
В простых этих словах было столько участия, что все время крепившаяся Таня ткнулась головой в колени Веры и заплакала.
— Если бы ты знала… если бы знала… ведь именно Аня была подругой моей летной юности. А летать для меня — все! — И тут же поправилась: — Нам летать и бомбить теперь вдвойне надо. Ани-то нет… И не от какой-нибудь пули гитлеровской она погибла, а все равно они виноваты… Вдвойне… втройне нам бить их, Верок.
— Получат сполна, — твердо сказала Вера.
С первых же дней, вернее, ночей на фронте девушки с честью выполняли свой долг.
Боевые задания ставились полку самые разнообразные: бомбили железнодорожные эшелоны противника, огневые точки, взрывали мосты и переправы, уничтожали танки, автомашины, склады с горючим и боеприпасами. Экипаж Макаровой — Белик скоро стал по праву считаться экипажем снайперских бомбовых ударов.
В пылающем июле 1942 года летчик Татьяна Макарова подала заявление в партию.
Пишущей эти строки довелось быть принятой в партию в один день с Таней. Помню, заседание партийного бюро было назначено на 12 часов. Минут за пятнадцать я подошла к штабной землянке и у входа увидела Таню.
— Ты чего тут сидишь?
— На бюро пришла, мое заявление будут разбирать, — каким-то скучным тоном ответила Таня.
— И меня сегодня будут принимать в партию. Ты давно ждешь? Кто там, в землянке?
— То-то и оно, что никого нет. Я пришла в одиннадцать, а там никогошеньки. Может, не состоится бюро… Ты ничего не слыхала?
— Еще нет двенадцати… — сказала я, взглянув на часы, и подумала: «Не станет наша Мария Ивановна, наш партийный секретарь, запаздывать, ведь дисциплина у нее в крови. Она столько лет была комсомольским вожаком, научилась понимать душу каждого молодого человека. Она знает, как сейчас волнуется Таня, волнуюсь я… Не может она запоздать!»