Ян глядел на этот спектакль как зачарованный. Наверное, т а м было то же самое, подумал он. Только в несравненно большей мере. Больше огня, больше взрывов. И люди. Не как зрители, нет. Люди, гибнущие в этом аду сотнями и тысячами. И среди них — мой отец.
«…люди говорили, что самолеты сбросили все бомбы на Гамбург и возвращаются порожняком. Так оно всегда и бывало, ну мы и не пошли в бомбоубежище как всегда. Глядим мы на них, и я слышу, как Милан говорит: «Идут налегке, видите, как высоко поднялись». И вдруг вижу: первый сбросил что-то. Я говорю: «Господи помилуй, мужики, они будут бомбить». И тут началось: один самолет за другим сбрасывал бомбы с этой высоты на город. Мы бросились в какой-то сад, я лежал, укрыв голову руками, лицом в траве, кругом все рушилось… Когда я потом встал, Милана и Иожи не было видно, нигде их не было. Кругом одни воронки да развалины. Весь город горел…»
Ян содрогнулся и отвел глаза. До сих пор в ушах у него звучало дядино свидетельство, бог знает почему оно звучало виновато, словно дядя стыдился, что об этом рассказывал он, а не отец, что это он вернулся, а отец остался в том горящем аду.
Со стороны моста раздались выстрелы: охрана открыла бестолковую, тревожную пальбу. Лесопилка горела, как большой стог сухой соломы. Огонь освещал мост и шоссе, красное зарево отбрасывало слабый отблеск даже на тот склон, где они стояли. Ян видел, как жадно глядели партизаны на дело рук своих. Они казались ему воплощением справедливой мести. «Отец тоже бы обрадовался», — подумал он.
— Пошли, — сказал Горан.
— Жаль, — вздохнул Павел, — такого роскошного фейерверка я еще в жизни не видел.
До леса уже рукой подать. Разгоряченные губы уже ловят его ароматную прохладу. Все хрипло дышат, взятый темп невозможно долго выдержать, но никто не сбавляет шага. Выбиваясь из сил, они молча мчатся вперед, потому что снизу доносится гул подъезжающих машин и лай собак — похоже, по их следу собираются пустить овчарок. Очевидно, немцы без колебаний отнесли пожар на счет партизан. В небо взлетают осветительные ракеты, но без толку — долину уже заполняет белая пелена тумана. Ракеты пробивают эту пелену, их светящиеся осколки тонут в ней, как в перине.
Ян испуганно оглянулся, но страх, что ракеты помогут немцам напасть на след группы, тут же исчез, когда он увидел эту красивую, но ничуть не пугающую картину: слой тумана пробивают огненные клубки, рассыпаются в вышине на сверкающие звездочки, а те падают на волнистую поверхность клубящегося тумана. От этих ракет было не больше проку, чем от безобидных бенгальских огней на рождественской елке или на сцене любительского театра. Пусть фрицы изводят порох сколько душе угодно, если им больше делать нечего. Впрочем, даже если бы была ясная ночь, ракет уже можно было не бояться, партизаны вне их досягаемости, в надежном укрытии орешника, шиповника и боярышника.