Шерсть на боках свалялась, на спине лоснились темные мокрые пятна. Кожаный потрескавшийся ошейник вытер и примял широким кольцом светлый ворс.
Мужчина поднял голову. В глазах, темных, неожиданных на веснушчатом лице, затаилась тоска. Рука продолжала мягко поглаживать шерсть на загривке овчарки, и я расслышал несколько раз тихо произнесенное слово: «Сапер».
Подошел официант. Поставил передо мной бутылку пива. Мужчине принесли рюмку водки, бутерброд с кетовой икрой и глубокую тарелку с мясным блюдом.
— Вообще-то, не полагается, — вполголоса сказал официант, но в тоне его не было ни упрека, ни недовольства, выговаривал просто так, для формы. — Да и ни к чему, не голодает он у нас, Виктор Иванович, — добавил официант, наклонив седую голову.
— Дождь, — отозвался хозяин овчарки.
Белая молния полоснула изломанной стрелой и мертвенной вспышкой выбелила все вокруг. Овчарка теснее прижалась к хозяину. Раскатистой канонадой обрушился гром.
— За посуду уплачу, — сказал мужчина.
Официант ничего не ответил и шаркающей походкой удалился к буфетной стойке.
Мужчина поставил на пол тарелку с мясом и тихо произнес:
— Кушай, Сапер!
Это прозвучало не приказом, не разрешением, а просьбой. Еда была угощением.
Овчарка, благодарно взглянув на хозяина, принялась не спеша есть. Хозяин, подперев щеку, смотрел на собаку. Морщины на его крутом, обожженном загаром лбу разгладились и белели, как шрамы.
Время от времени овчарка отрывалась от еды и поглядывала вверх, как-то странно наклоняя голову набок.
— Кушай, Сапер, кушай, — приговаривал хозяин. Сам он не притронулся ни к чему и только курил.
Дождь затих так же внезапно, как и начался, серая бахрома его быстро отступала в море. Снова блеснула молния, но уже далеко, и звуки грома долетели отголоском дальних взрывов.
Грозовая туча уходила все дальше и, уплотняясь, будто упершись в горизонт, густой фиолетовой массой залегла вдали.
К террасе подошла женщина с мальчиком лет шести-семи. Он понуро остановился поодаль, а женщина, поискав кого-то глазами, вошла в павильон и присела к столику хозяина Сапера.
— Опять за старое, — сказала женщина. Каждое слово, произнесенное хотя и очень тихо, доносилось отчетливо. — Постыдись людей. Позоришь меня. — Голос звучал спокойно и бесстрастно. — Прекрати эту гнусность. Немедленно. Заправь галстук. Застегнись.
Я слышал, как она встала, резко отодвинув стул на металлических ножках, и пошла, тяжело стуча каблуками по кафельному полу.
Торопливо выпив содержимое рюмки, мужчина, не закусывая, наклонился к овчарке:
— Кушай, Сапер, кушай.