— Пейте, пока горячий.
«Опять Мария!»
— А где Иван Маркович?
— Там! — махнул неопределенно вперед; я пытался отыскать среди черных фигурок Бабичева. Пехота уже обогнула кирпичный домик. Пулеметчики с «максимом» бежали через огороды.
Вдруг серия черных взрывов окружила домик. Осенними листьями облетела черепица. Ветер донес тяжелый грохот и леденящий душу скрип шестиствольных минометов. Новая волна взрывов навалилась на атакующих, все смешалось в дыме и фонтанах мерзлой земли.
Пехота спешно откатывалась за овраг, оставляя на заснеженной, закопченной взрывчаткой прогалине неподвижные тела.
— Товарищ гвардии лейтенант! Десятый!
Схватил трубку.
— Костя! — надрывался голос Бабичева. — Цель 120! Батареей! Восемь снарядов! Беглый!
«Цель сто двадцать… Да это же тот самый домик, где сейчас капитан с разведчиками!»
— Не понял вас! Повторите.
Бабичев повторил команду слово в слово.
— Окружают, сволочи! — отчаянно завопил наблюдатель. Немцы с обеих сторон обтекали домик с оголенной крышей.
— Вы передаете собственные координаты!!!
— Огонь, мать… — Я впервые услыхал от него ругательство. — Огонь! Приказываю!
— Цель 120, — сказал я телефонисту мертвыми губами.
Кирпичный домик мгновенно разбух, словно в предсмертном вздохе, и сразу опал, как лопнул.
— Командир! — закричал я диким голосом и, обхватив голову, повалился ничком.
— Ваня! — Мария оттолкнула меня, приникла к окулярам. Черный крестик четко висел в красном кирпичном облаке.
Я двинул кулаком и попал в котелок. Заклубился пар от кипятка.
«Где Мария?»
Исчезла.
Бросился вниз по лестнице, выбежал из дома. Успел уловить свист летящего тяжелого снаряда; в двадцати шагах, из холмика землянки Марии, вздыбилась темная масса с обломками бревен. Меня накрыло непосильным грузом…
…Перед глазами непроницаемая тьма, язык распух во весь рот, никакими силами не пошевелить его. Ни рук, ни ног — ничего не чувствовал, только слышал непрерывный пульсирующий гул, будто над самой головой кружил и кружил бомбардировщик.
— Безнадежных пока оставить.
«Кто это сказал? Каких безнадежных? Почему — оставить?»
— Интервал десять шагов.
— Он живой, живой, — взмолился другой голос.
— Берите этого.
— Он живой…
Качнулся мой черный мир, и я поплыл куда-то в тошнотворную бездну…
…Кощихин рассказывает о подвигах Бабичева. Зал слушает, как пишут, затаив дыхание. Но это и в самом деле так: тишина стоит мертвая.
Военком выбирается из-за стола и на цыпочках скрывается за кулисой. Через несколько минут он возвращается, довольный чем-то, и долго нашептывает Флягину. Флягин, тоже довольный, раз за разом кивает и пишет в блокноте.