Такая же картина предстала и в следующей деревне…
Только теперь дошли до сердца слова шофера: «Сызнова начинать»… И деревни, и города, и заводы. И сколько же понадобится леса, металла, средств! Людского труда — это само собой.
За сожженной деревней, по другую сторону взгорья, находилось Никулино. Замедлив шаг, присел на пенек. Не отдыха ради: оттягивал, боялся, что от родной деревни также ничего не осталось.
За несколько метров до вершины пригорка он не выдержал, побежал и враз остановился наверху. В лощине отсвечивали зелено-голубым заснеженные кровли изб. В нескольких местах дерзко пробивались через занавешенные оконца желтые огоньки.
Без труда отыскал он свой дом и, в изнеможении от бега и волнения, остановился. Скрипнула дверь, наружу вышел парнишка лет пятнадцати в накинутом на плечи явно чужом полушубке.
— Эй, — вдруг осипшим голосом позвал Алхимов.
Парнишка безбоязненно приблизился и, ничего не спросив, упредил:
— Другую избу ищите, дяденька офицер, — новомодное слово «офицер» выговорил с удовольствием, увидев на зеленых погонах по маленькой зеленой звездочке. — Тут иголку и ту воткнуть некуда.
— Как вы уцелели — люди, дома? — удивился Алхимов.
Парнишка засмеялся, открыв щербатый рот.
— А мы фрицев, которых оставили поджигать деревню, напоили самогоном-перваком до сшиба. Пока они очухались, тут наши совсем подошли и взяли их в плен… — И парнишка опять засмеялся.
— Вася? Да ты ли это? — еще не совсем уверенно спросил Алхимов.
— Да… А вы откуда знаете?
— По щербине узнал! — И Алхимов радостно сгреб в объятия двоюродного брата. — А мать дома, жива?
— Жива, дома бабка Наталья! — завопил Васька.
— Тихо! — командирским голосом потребовал Алхимов и слегка постучал кулаком в дверь.
— Кто там? — спросил сонный голос.
— Офицер. Переночевать бы.
— Нету местов, товарищ. В два яруса лежим.
Он опять застучал. На этот раз более настойчиво. Отозвалась женщина:
— Ей-богу, некуда, родной. Ты к соседям попробуй.
И тут парнишка все испортил, заорал во все горло:
— Бабка Наталья, да это же наш Володя!
…Неожиданное, как будто чудом происшедшее появление сына хозяйки разогнало сон. Растроганно, с доброй завистью смотрели солдаты на мать с сыном. Единственную кровать уступили хозяину.
За все предыдущие и последующие военные годы он ни разу так хорошо и сладко не спал. А утром — на передовую, под Витебск. И опять Алхимов уже младшим лейтенантом, командиром взвода управления, шел впереди. В Литве его поставили на батарею.
2
Гвардии капитан Бабич, командир дивизиона, в состав которого входила и батарея Алхимова, не выносил замкнутого пространства. Даже во время жестоких бомбежек и обстрелов не мог улежать в темном блиндаже, сидел в опасном открытом проходе. Бабичу непременно надо было видеть небо, как в чистом поле. Что бы там ни творилось, в безумном небе войны.