Уже за неделю перед свадьбой все в доме было перевернуто вверх дном. Ели все что попадается под руку, где-нибудь на уголке стола, потому что великие приготовления поломали и привычки и обычаи. Всю мебель вынесли из комнат и отправили в подвал. Семейным портретам тоже не оказалось места на стенах. Исключением был только Григоре, самый импозантный, в черном сюртуке, с хорошо повязанным галстуком и пышными бакенбардами. Рояль Мотылька был выдвинут на видное место. Необходимости в нем не было, так как приглашались два оркестра, но это был прекрасный и редкий инструмент, на который приятно было посмотреть. Янку целые дни занимался тем, что перебирал безделушки, подаренные ему старым бароном, отбирал самые дорогие. Таким образом на полочках по стенам появились где старая тарелка, где хрустальный кальян, где страусиное яйцо, оправленное в серебро. Фотографии старого Барбу (а их было множество, и все с подписью барона) были отобраны и для любопытствующих разложены на столиках, расставленных по углам. Паркет был натерт воском, будто для танцев. Все лампы заменили на тяжелые бронзовые, позаимствованные у Швайкерта. Целый день возчики выгружали взятые напрокат стулья, легкие, полированные, обитые вишневым бархатом, словно предназначенные для бального зала. Фикусы и олеандры в задрапированных кадках придвинули к дверям, а в столовой на сдвинутых столах должны были расположиться закуски. Для этого был приглашен Фиалковский — лучший знаток этого дела во всем Бухаресте. Шампанское должно было литься рекой.
По мере того как приближалось воскресенье, на которое назначалась свадьба, росло и волнение. Каждое утро едва Амелика открывала глаза, она спешила взглянуть в окно: держится ли еще хорошая погода. А бухарестская прекрасная осень стояла в тот год долго, словно предвещая счастье. Солнце мягко светило. Небо было чистым, листва с деревьев еще не опала, хотя среди пышных крон уже появились желтые пятна. Осеннее изобилие въезжало в город на крестьянских телегах и останавливалось на всех перекрестках. По дворам визжали пилы — это заготавливали дрова. Где-то их бросали в подвал, где-то укладывали в поленницы. От свежих сырых дров пахло лесом. Сладковатый аромат плыл вдоль улиц от котлов и тазов, в которых варилось варенье и повидло. В это время года, прельщавшее всех щедрыми дарами, Амелика с радостью предвкушала, как она будет хлопотать по хозяйству. Она знала, что все, бывшее для нее до сих пор запретным, станет обязанностью. И была счастлива, что выходит замуж: теперь уже никто не сможет запретить ей под предлогом, что барышне надлежит заниматься делами только чистыми и красивыми, входить на кухню, давать распоряжения, готовить и вообще по велению сердца и согласно хозяйственному складу ума печься о своем доме.