Молчание длилось, тяжкое и гнетущее. Домница Наталия, желая прервать его, огляделась вокруг, словно ища чего-то, и вдруг вскочила со стула. Легкими быстрыми шажками подбежала она к огромному роялю, задвинутому в дальний угол и совершенно чужому среди столиков и диванчиков в этой гостиной. Он и впрямь был чужаком в доме Урматеку, куда попал из-за печальных обстоятельств, в каких оказался его первый владелец, так никогда и не завладевший роялем, и жадности неутомимого дельца Янку, которую он проявлял не только к деньгам.
Жил в те времена в Бухаресте один газетчик, так и не сумевший примирить в себе политического обозревателя с поэтом, композитора — с любителем всяческих вин и прочих отрав. Среди немногих многоэтажных домов в центре города он отыскал себе чердак с окном прямо в небо, где и проживал среди снесенной туда рухляди, вспоминая утраченный Париж, где провел свою молодость. За маленькими криво сидящими очками его краснели от вечного пьянства и усталости веки, на лысой макушке была вмятина, щеки висели мешками, несколько слипшихся рыжеватых прядей составляли бороду, Прозвали его деликатно и беззлобно Мотыльком за ту легкость, с какой перепархивал он из консервативных газет в либеральные, всюду находя для себя пыльцу. Узнав однажды, что в руки ему плывет солидный куш, Мотылек, пренебрегая бухарестскими магазинами, решил выписать себе инструмент из Парижа. Это и был вот этот самый рояль. Он выбирал рояль с таким тщанием и так при этом волновался, словно от него зависели все его творческие успехи и решающая победа, столь долго ускользавшая от него. Все свои деньги решил он вложить в этот инструмент, который, по его тайному и смутному предчувствию, олицетворял успех. Ожидаемый гонорар действительно был получен, но через несколько дней от него не осталось ни гроша. И когда спустя три месяца из Парижа прибыл заказанный инструмент, Мотылек, больной после очередного запоя, лежал у себя на чердаке в жалких лохмотьях, какими, собственно говоря, и была вся его жизнь. Домница Наталия в сопровождении Штефана время от времени навещала больного, и Мотылек, глядя на нее блестящими лихорадочными глазами, признался, что из-за крайней нужды рад был бы продать рояль, находившийся уже в таможне. Домница Наталия переговорила с Урматеку. Янку, заботившийся о будущем приданом для Амелики и полагавший, что без инструмента оно было бы неполным, выразил согласие купить рояль. Однако не преминул заявить (хотя тут же и устыдился этого), что вещь эта весьма дорогая и купить ее он вообще-то согласен, но ровно ничего в такого рода товаре не смыслит. Домница Наталия, сочувствуя Мотыльку, оказавшемуся в столь бедственном положении, заверила Янку, что сама испробует рояль. Когда Урматеку на складе таможни среди соломы и досок увидел порхающие по клавишам пальчики домницы Наталии и услышал чистые округлые звуки, сливающиеся в мелодию, он тут же подумал об Амелике, представив ее себе той барышней, какой ему всегда хотелось видеть ее, и решился. Спустя неделю после покупки Мотылек умер, а закрытый рояль вот уже третий год дожидался женских ручек, которые возродили бы его к жизни. Неуклюжая Амелика садилась за инструмент редко и то для того, чтобы выучить заданные гаммы, которых она терпеть не могла.