Какой идиот… Тупица. Дурак набитый…
Он добил остатки магазина в сторону возможного продвижения противника, сунув автомат под машину — клиренс был высокий, почти полметра — и снайпер напомнил о себе, выстрелив по машине, броня которой от попадания пули загудела как барабан. Николай лишь зло усмехнулся, сменил магазин. Огляделся по сторонам. А вот так — нормально?
Светошумовая граната британского производства рванула так, что уши заложило — если смотришь на место взрыва в оптический прицел должно получиться особенно хорошо. Прежде чем кто-то опомнился, Николай бросил ещё одну гранату, уже в другую сторону — и бросился бежать, прыгая из стороны в сторону. Канава… дальше… развалины… а там поиграем, на хрен. Ещё две светошумовые, шесть гранат к подствольтнику… живем!..
Леску под ногой он едва успел почувствовать — снёс. Подумал — вот и всё. Прыгнул вперёд, как смог…
* * *
Было больно… но терпимо, не так больно, как бывает, когда дело дрянь. Когда дело дрянь — боль резкая, режущая, сильная. А тут боль была тупая, ноющая, мозжащая. Так бывает, когда сильно побьют ногами. Николая били уже… он был мажором, а во дворах таких не любили. Но от всех он отличался тем, что он никогда не сдавался, не отступал. С ним боялись связываться. Знали, что если ты побьёшь его кулаками — он схватит палку или кирпич, если приведешь друзей — он потом тебя подкараулит один на один. Но просто так он не спускал ничего…
Стараясь не показать, что он пришел в себя — Николай пытался понять, куда же он попал, в каком он сейчас состоянии и можно ли отсюда выбраться.
Руки — ноги он чувствовал, голова болела — но терпимо. Видимо, бронежилет всё же спас. Руки были связаны — но не проволокой или леской — а чем-то толстым, довольно мягким. Видимо, кусок ткани, может быть и чалма. Ох, не извлекаете уроков… не извлекаете[22]… это вам ещё аукнется, козлы бородатые.
Пол… Стены…
Темно — но пол не бетонный, тёплый, такой тёплой может быть только земля. Света нет. Какой-то шум… свежим воздухом тянет еле-еле.
Ночь?
Он лежал, чутко вслушиваясь в неясные звуки, как готовящийся к прыжку зверь, и только через полчаса решил перевернуться. Ноги поддались… значит, позвоночник целый. А если ноги целые, позвоночник целый — можно бежать.
Извернувшись — это вызвало новый приступ боли во всем теле, который он перенёс со стиснутыми зубами — он сел, прислонившись к стене. Его тело слушалось его, его разум был ясен, он искал выход из сложившейся ситуации.
Свет, который был в его камере, проникал через зарешёченное окошко у него над головой. Окошко было совсем не такое, какое могло быть в здании, изначально строившемся как тюрьма: оно было такого размера, что через него мог вылезти даже очень толстый человек — если выдернуть решетку машиной. Сама решетка была сварена кустарно