— Если все дружно возьмемся, то отобьемся и от германца, тетка.
— Как же ты отобьешься, если у него сила — пушки да пулеметы, а у нас что? Вилы да дедовские берданки. Ой, хлопчики, страшно мне за вас. Богородица, матка боска, заступись и помилуй… — начала креститься старуха.
— Никто не заступится, тетушка, и не помилует, если сами себя не защитим.
Соловей встал, поблагодарил за ужин и начал собираться. Он видел, что ночевать ему негде, и не хотел мешать молодым.
— Оставайтесь у нас, товарищ председатель, как-нибудь разместимся, — не очень настойчиво приглашал Иван. Но Соловей сказал, что ему еще надо зайти к Прокопу, попрощался и вышел.
Гэля с Иваном долго сидели на лавке, шептались, ласкались, а когда сморил сон, она полезла на печь к старухе, а Иван до утра вертелся на полатях: мысли, как слепни, кружились одна за другой и не давали заснуть.
Еще не рассвело, а Гэля уже собралась в дорогу. На шестке старуха сжарила яичницу, налила кружечку парного молока, положила краюху хлеба и все упрашивала не стесняться, есть. А когда Гэля взялась за щеколду, обняла ее и заплакала:
— Куда ж ты, моя ясочка, пойдешь? А дай же вам, боженька, здоровья, счастья, долгого века. Береги себя, дочушка, чтобы не простыла, не дай бог.
Иван, в шапке и кожухе, стоял опечаленный. Он не хотел отпускать Гэлю, но и оставлять ее нельзя: дознается и тут же прилетит Андрей. Тогда беды не оберешься. Увезет на хутор и силком выдаст за кого-нибудь гнусавого шершнюка. Пусть лучше пока поживет в Хоромцах.
В Рудобелке была советская власть, ревком, а за Птичью легионеры и солдаты кайзера Вильгельма драли с мужиков шкуру. В Лясковичах и Загалье пьянствовали, грабили и издевались над людьми шляхетские банды.
Жить отрезанными от мира больше было нельзя. Нужны были советы, поддержка, а главное — оружие и патроны. Где их искать? С кем посоветоваться, что делать дальше? Есть же уездный комитет большевиков. Надо во что бы то ни стало пробраться в Бобруйск, отыскать Платона Федоровича.
Соловей вспомнил про чайную, раков и про три стакана чаю без сахарина. Посоветовался с Прокопом Молоковичем и Максимом Левковым.
— Надо ехать, — поддержал Максим, — без подмоги нам не выстоять.
Ехать решил сам Соловей с Анупреем Драпезой.
Дороги размыла ранняя весна. В лощине лужи мутной воды. Ночи стеклили их тонким ледком, под ногами похрустывал наст и чмякала прошлогодняя листва. До Ратмирович Александр с Анупреем добрались пешком. На Соловье была длинная, подпоясанная веревкой свитка, старая отцовская шапка, на ногах — морщаки с суконными портянками, а в руках кнут: если кто остановит, ответ был готов: «Не встречали ли буланого коня с лысиной?» Анупрей же должен был говорить, что едет в больницу к отцу. У него и торбочка была за плечами, вроде бы с передачей для больного.