Старая Ковалевичиха, вытирая платком глаза, в сенях осыпала головы молодых пригоршней ржи и повела в светелку.
— Пригибайся, дочушка, чтоб не стукнулась.
За столом в розовой сатиновой рубахе сидел Иванов отец, а рядом с ним весь ревком — Соловей, Левков и Молокович. Сбоку на лавке — старший брат Ивана Атрохим и три младших хлопца.
Молодых посадили в красный угол. Гэлька снова надела фату. Она разрумянилась и улыбалась всем добрыми ясными глазами. В хате стоял полумрак, но огня не зажигали — и венчание и свадьба были крадеными, таинственными: без музыки и песен, без шумного застолья.
— Как только выкурим немцев, мы такую вам свадьбу закатим, вся Карпиловка ходуном пойдет, — поглядывая на молодых, говорил Соловей. — Хоть вы и обвенчались, а мы вас все равно в ревкоме запишем. Земли нарежем самой лучшей, коня дадим, пару коров — живите на здоровье. А жизнь такой будет, что никому и не снилась.
— Где ж ты коров тех наберешься, Лександра? — хитро прижмурившись, спросил Кондрат.
— А разве мало их, дядька, в панских да шляхетских хлевах? Кто их вырастил? Мужик. Мужику они и достанутся.
— Хватит вам, мужчинки, воду в ступе толочь, — поднялась с ребристой чаркой в руке Кондратиха, — лучше выпейте с молодыми, чтоб им добро жилося, елося да пилося.
Все чокнулись и выпили разведенного черничным соком спирта с панской винокурни.
Кондрат захмелел. Он наклонился к Прокопу Молоковичу и загудел ему в ухо:
— Это ж надо, такое стряслось: Андрей Ермолицкий — мой сват. Черта с два я теперь шапку ломать перед ним буду, пусть хоть удавится. Сват, — значит, ровня. А Иван… Что Иван? Не женился — три онучи, и женился — три онучи. Одна прибыль — девка хваткая. С такой не пропадешь. Она ж и дома ворочала всю работу.
Когда совсем стемнело, гости стали расходиться по одному. А молодых Кондратиха отвела спать в хлевушек — в хате было тесно и людно.
А назавтра чуть свет остановился возле Кондратова двора сивый жеребец в яблоках, и из легкого возка вылез мрачный и злой Андрей Ермолицкий. Он постучал в маленькое оконце кнутом.
— Эй, кто там есть?
Из сеней вышел босой Кондрат в залатанных исподниках.
— Не прибилась ли к тебе моя блудная овечка? Свет объехал. Говорят, тут она.
— Овечек нет, а невестку бог дал.
— Бог ему дал! Украл, ворюга! Где она? Вот я ее сейчас кнутом отхожу, сразу зуд пройдет. — И он, как бешеный, заметался по двору.
От злости хлестнул кнутом по окну, дзинькнуло и рассыпалось стекло. Из хаты выскочил Атрохим. Он выхватил кнут из рук Андрея и так уцепился в плечо, что тот аж присел.
— Вон отсюда, поганый шершень, что и духу твоего не было! — гаркнул он на отцова «свата».