Природа подобна книге и музыке. Надо умолкнуть, отрешиться от всего, чтобы слиться с ней и понять ее. Вдали возвышалась такая же гора, как наша, но голая до самого верха, а верх как бы срезан — то ли след обвала, то ли промоины, то ли каменоломни. Там чернел лес с острыми, как у елей, верхушками. Наш лес и тот, напротив, стоят на своих горах, не смотрят друг на друга, не слышат, как бушуют в них бури, как ураганы рушат их великанов — это им богом не дано. И все же они по-своему разговаривают и время от времени поддерживают родственные связи. Ласковые весенние ветры, птицы, пчелы — вот их вестники и посредники.
Рака Таган проследил, вероятно, за моим взглядом.
— Я все твердил, твердил старому господину, уговаривал купить тот участок. Известь можно брать и булыжник. Да где там — не хочет! — И Рака принимается убеждать молодого хозяина, больше не отвлекая меня от мыслей.
Но то, что не могли сделать их рассуждения и расчеты, сделал какой-то странный шум. Где-то, кажется, совсем рядом и в то же время далеко и на большой высоте, послышался треск, писк, щебет. Еще не успев осмотреться, я почувствовал, как над нами проносится что-то похожее на облако.
— Ну, сейчас они ему зададут! — сказал Таган, провожая взглядом птичью стаю. Теперь и мы ее увидели. — Поглядите на него, вот он!.. Вот он!.. Гадина… Ух, как они его окружили!.. Тут уж не помогут ни колючие перья, ни клюв, ни когти. Только и осталось — поджать хвост да бежать, откуда пришел!
Сперва я видел только облако; оно металось вверх, вниз, влево, вправо, то словно сжималось, то растягивалось и снова сжималось. Человеческий глаз лишь постепенно разбирался в этой кутерьме. Ястреба, на которого указывал Таган, мы все еще не могли различить. Неописуемый хаос, созданный пришедшими в ярость птицами, их нестройные пронзительные голоса приковывали внимание и странно волновали. Но вскоре мы почувствовали, а потом и отчетливо поняли, что в этой какофонии, в этой сумасшедшей аритмии есть определенный порядок и смысл. Стало ясно, что перед нами не просто стая, что здесь нет вожака, ведущего всех этих лесных птиц, больших и малых, и тех, что свободно летают над поросшей лесом горой, рекой и равниной, и тех, что лишь перепархивают с куста на куст, и прыгают по мху за букашками, а если пускаются в воздушные авантюры вслед за прозрачными стрекозами, так только из страсти к полету. Но тут их всех объединила и подняла извечная ненависть и жажда мести. В неистовом порыве они забыли о своей слабости, неумелости, страхе за беспомощные тельца, даже о любви к спрятанным птенцам и гнездам. Всех — галок, ворон, сорок, горлиц, соек, скворцов, дроздов, зябликов, овсянок, соловьев, синиц, щеглов, крапивниц из ясеневых дупел — сплотила одна цель. Из-под стрех амбаров и сторожек на виноградниках поднялись даже ласточки и воробьи. Все перемешалось, устремилось в одном направлении. Птицы держались поближе к своим, но все вместе — большие и маленькие — они были едины в полете, в стремительности, в невероятной выносливости, в хитрых молниеносных маневрах им одним понятной тактики.