И кто знает, что сталось бы с нашим Буцей, выдержало ли бы и не разорвалось от страха детское сердце, если бы не поднялось на поиски все село со всеми дворнягами? Кто знает, какая могла бы приключиться беда? Разве не случались на равнине среди лета внезапные холода с дождем и градом, разве не могли напасть на ребенка бешеные собаки, лисицы, кошки, прожорливые муравьи?
Но едва Буца, всхлипывая после утихших рыданий, поднял голову и, разомкнув покрытые грязью и пылью губы, снова крикнул, как где-то совсем близко раздалось громкое басовитое мычание. Буца умолк, его голова осталась приподнятой, как у молодой черепашки при лунном свете. Он узнал родной баритон теленка Боцы, при рождении которого с милостивого разрешения дедушки — своего рода «коровьего акушера» — он сам ассистировал.
К Буце вернулись силы. Опершись на руки, он приподнялся, оставаясь, однако, на четвереньках, а позади него зашуршали колосья, и снова послышалось знакомое мычание. В этом жалобно дрожащем голосе было столько боли и страха неизвестности! Все еще опираясь на руки, Буца обернулся и увидел большие, мы бы сказали, изумленные глаза Боцы. То ли и Боца его узнал, то ли просто отнесся к нему по-свойски как к своему ровеснику, с одинаковым уровнем развития — в телячью душу не легко проникнуть и психологу, — но факт остается фактом: Боца подошел так близко, что, когда он нагнулся, они чуть не стукнулись своими серьезными, озабоченными лбами. И, прости меня, господи, в эту минуту обе головы и вообще оба создания сильно походили друг на друга: обиженно растянутые розовые мягкие губы, недоумение в широко расставленных, наполненных слезами глазах, — где же наши мамы? — а на лбу спутанные рыжие шелковые вихры (у Буцы в этот драматический момент сползла шапочка).
Успокоившись и воспрянув духом от присутствия любимого и почитаемого (швейцарская порода!) члена семьи, мальчик был готов забыть о своей беде и начать с ним игру. Он ухватился за уважительно опущенное ухо Боцы, снаружи рыжее и бархатное, а изнутри снежно-белое, сквозящее теплым розовым светом, так же как и покачивающийся подбородок и тугой, набитый живот. Но Боца более трезво оценил их положение: он вскинул голову и громко завопил. Его движение подняло Буцу с земли, а тоска теленка по материнскому вымени вернула к действительности и мальчика. Они запели дуэтом. Призывы Боцы летели дальше, через поля и пашни. Концерт не продолжался и минуты, — правда, в беде и минуты кажутся веками! — как послышались шлепанье и хруст. Целеустремленно, не оглядываясь по сторонам, не обращая внимания на причиняемый ущерб, презирая собственнические интересы, сокрушая и топча все на своем пути — кукурузу, ячмень, овес, подсолнечник, коноплю и бахчи, — но чего не простишь честному материнскому сердцу и благословенной доброте ее нрава, — раздувая ноздри и приговаривая контрабасом: «Где ты, где же ты, вот она, твоя мама, вот она!..» — явилась Пеструха.