— Поздравляю вас, господа! С этой минут вы становитесь добровольцами Российской армии. Теперь можете забыть всё, что с вами было до этого и думать только об одном, как стать настоящими солдатами. От этого будет зависеть, как долго вам осталось жить на этом свете — приободрил нас военный.
Люди в шеренге зашевелились, заговорили в пол голоса, наверное, только сейчас осознав в полной мере, на что они, на самом деле, подписались.
За ворота тюрьмы нас вывели строем. Конвоир пересчитал количеству убывавших по головам, посмотрел в список, имевшийся у него, чего то сказал поручику и мы вышли на свободу, с чистой совестью.
В десяти шагах от тюремного забора стоял экипаж, очень похожий на тот, в котором меня сюда доставили. Правда этот раза в два длиннее того и окошек, с решётками, в нём не два, а целых четыре.
— Это чего, опять нас повезут в арестантской телеге? — спросил кто то, военного.
— Ничего потерпите, ехать недалеко. Через пять часов на месте будем — ответил неизвестному добровольцу поручик, которого ждало более роскошное транспортное средство.
— Чего, через пять часов? — возмутился я. — Так это получается мы сегодня без ужина будем?
— Привыкай Тихомиров — увидев, кто задал вопрос, ответил поручик. — Солдат должен стойко переносить все тяготы службы.
После такого ответа, говорить ещё что то мне расхотелось, тем более показалось, что чего то подобное я уже где то, раньше, слышал.
Ехать в тесной и тёмной коробке было не уютно, возможно это по способствовало тому, что я почти всю дорогу проспал, прижавшись к холодной и без перерыва скрипящей стене, нестандартного, экипажа. Остальные, как мне показалось, всю дорогу о чём то спорили, о чём конкретно я так и не разобрал, потому что в те моменты, когда просыпался говорили они про что то совсем не понятное. Да и неинтересно мне, о чём болтают эти люди, мне интересно по скорее узнать, что же такое на самом деле армия эта, о существовании которой узнал всего день назад.
Часы мне, собственно говоря, как и деньги, не вернули, поэтому сколько ехали, пять часов или больше, неизвестно. Но продрогнуть, за это время, я успел основательно, не раз мысленно пожелав всего хорошего охраннику, запретившему брать с собой, пускай и потрёпанное, но всё же очень тёплое пальто. Когда наша тележка наконец то остановилась и у неё открыли дверку, у меня, от холода, тряслось всё, что только могло трястись. Выбравшись на улицу, я стал сразу же делать резкие движения руками и ногами, чтобы хотя бы как то согреться. Остальные пассажиры смотрели на меня, как на ненормального, конечно сами то одеты, а попробовали бы они без движения столько просидеть в том, в чём я одет, посмотрел бы я на них.